На линии огня. Артуро Перес-Реверте

уверенно, – улыбается капитан.

      – Это было в Теруэле. И с тех пор я ничего о нем не знаю.

      – А-а… Понимаю…

      Не двигаясь, они продолжают смотреть друг на друга.

      – Он не был… – подыскивает слова Пато. – Моим, как бы это сказать… А всего лишь…

      – Ну ясно, – задумчиво кивает Баскуньяна.

      Потом медленно поднимает к плечу левую руку, сжатую в кулак, – отдает республиканский салют, выражением глаз и улыбкой снижая торжественность жеста.

      – Удачи тебе, боец.

      – И тебе, товарищ капитан.

      Баскуньяна идет прочь. Пато провожает его глазами, но тут из штаба появляется лейтенант Харпо и тоже смотрит вслед капитану.

      – Не стоит тебе с ним тары-бары вести… – говорит он. – По крайней мере, пока он не возьмет высоту.

      Пато в удивлении оглядывается:

      – Это еще почему?

      Харпо, словно в нерешительности – говорить или нет? – ерошит свои седые кудри. Оттягивая ответ, снимает очки и смотрит на свет, прозрачны ли стекла.

      – Да я слышал от Русо и еще кое от кого… Комиссар винит Баскуньяну в том, что он недостаточно требователен к своим солдатам. Мирволит им, потакает…

      С этими словами снова надевает очки и смотрит вслед капитану, который, проходя под навесом, остановился, склонился над одним из раненых и дал ему закурить.

      – Не возьмет Лолу, – договаривает он, – как бы не расстреляли…

      Пато вздрагивает:

      – Ты что – шутишь? Не может такого быть.

      – Какие уж тут шутки… – оглянувшись, Харпо понижает голос. – С комиссаром шутки плохи… Вижу, девочка моя, тебе и невдомек, какая это сволочь.

      – Эй, краснопузые! Слышит меня кто-нибудь?! Погодите, не стреляйте!

      Хулиан Панисо, скорчившись у окна среди битого стекла и обломков мебели, раскуроченной пулями, вставляет в магазин патроны. И, еще полуоглохший от недавних взрывов, не сразу слышит голос, который доносится с другой стороны улицы, из «Дома Медика». Но вот наконец услышал и насторожился.

      – Это фашисты, – говорит ему Ольмос.

      – Что?

      – Глухая тетеря… Фашисты, говорю! Вроде нам кричат.

      – Да не бреши… Не может такого быть.

      – А я тебе говорю, что желают с нами разговаривать.

      – Но мы же их обложили…

      – Может, сдаться хотят.

      – Это ж легионеры. Если верить молве, они не сдаются никогда.

      С той стороны вновь звучит голос. Выговор андалузский. Прекратите огонь. У нас важное сообщение. Панисо проводит ладонью по грязному, мокрому от пота лицу, вставляет магазин в автомат. Щелчок.

      – Ловушка, я уверен, – говорит Ольмос.

      – Может, и так, а может, и нет. Скажи нашим, чтоб не стреляли.

      – В бригаду сообщить?

      – Не надо.

      Стрельба смолкает. Становится тихо. Панисо придвигается к окну, стараясь не высовываться.

      – Чего надо?

      – У нас тут беременная, – отвечает далекий голос.

      – Вы же ее небось изнасиловали и обрюхатили, козлы вонючие. Вы или кто-нибудь из ваших попов.

      – Дурень,