Штрих, пунктир, точка. Нина Кромина

чуть вздувшийся живот, и казалось, что он плывёт.

      Вдруг мама обратилась ко мне:

      – Хозяева сказали, что ты можешь собирать яблоки. Которые упали, – и добавила: – Они самые вкусные.

      И тут я вспомнила, как раньше, пока ещё не родился брат, мама часто рассказывала сказки, как катилось яблочко по серебряному блюдечку, и на блюдечке вырастали города, летали облака и сияло солнце… и захотелось яблока… А яблок в хозяйском саду и, вправду, было много. Красивые, светящиеся изнутри, с тонкой полупрозрачной кожурой…

      Утром, когда мама в одной из комнат кормила брата, я, как обычно, сидела за столом и, готовясь раскрасить понравившуюся картинку, выбирала из трёхэтажной коробки с витиеватой надписью «300 лет Воссоединения Украины с Россией», недавно подаренной папой, карандаш. Но тут на крыльцо, странно озираясь по сторонам, поднялась Ляля с корзиной яблок и, поставив её на пол, вполголоса проговорила:

      – В-вот, кушай. А мама где? Кормит?

      – Спасибо, – ответила я, слезая со стула. – Позвать?

      – Н-нет, не надо, я к тебе пришла. Ходила в сад. Туфли вчера там посеяла. А это т-твоё? Потеряла?

      И, вынув из корзинки, протянула листок со вчерашними незабудками.

      – Это я в-вам хотела подарить, – почему-то тоже заикаясь, ответила я.

      – С-спасибо. Возьму на память. Можно? А тебе в-вот от меня косынка.

      Ляля достала из кармана широкой, доходящей до лодыжек юбки сложенную несколько раз красную косынку.

      Мягкая, с обгрызенными уголками, со следами чернил и пятен, отглаженная, пахнущая утюгом, тёплая ткань ткнулась в руку.

      – Спасибо.

      – Эт-то чтоб ты не потерялась.

      Приложив палец к улыбающимся губам и быстро, будто опасаясь чего-то, Ляля спустилась в сад.

      А я, стоя на террасе и расправив косынку, сначала рассматривала её, потом набросила на голову и пыталась завязать сзади, под косой.

      – Что ты делаешь? Что это у тебя? – послышался недовольный голос мамы.

      – Косынка? Чья, откуда?

      – Ляля подарила.

      Выхватив косынку из моих рук, мама побежала по саду к дому Лялиных родителей.

      Вечером папа привёз шоколадку в серебряно-синей обёртке. Он достал её из внутреннего кармана пиджака, и плитка пахла табаком, потому что он курил. Мне потом долго казалось, что у шоколада запах табака.

      Вечером купали Жорика.

      – Знаешь, – рассказывала мама тихим, незаметным голосом, намыливая брату ножку, – Лялю-то, оказывается, во время бомбёжки потеряли при эвакуации. А нашли уже после войны. И надо же, у матери ни царапины, а она… Они её сразу узнали. И не только по красной косынке. А она их – нет… Контузия. Когда в детском доме детей выводили к взрослым, ну, к тем, кто их искал, велели брать, что у кого от старой жизни осталось. Детей по вещам находили… Боюсь я эту Лялю. Сегодня тряпицу свою красную сунула и убежала. Я к родителям её ходила. А они говорят, а вдруг дочка ваша потеряется…

      Папа вдруг побледнел, его рука, на которой