Сахарный Кремль. Владимир Сорокин

губами подследственный.

      – Мало, мало!

      Молотобоец снова заревел, размахиваясь. Молот описал круг и снова замер над оцепеневшим подследственным.

      – Называй! Называй! – следователь тянул Смирнова за ухо.

      – Горбачевский… Кло… Клопин… Монаховы… Бронштейн… Голь… Гольдштейны…

      – Называй! Называй!

      – Бы… Быков… Янко… Николаевы… Те… Теслеры… Павлова… Горская… Рохлин… Пин-хасов… Дю… Дюкова… Валериус… Бобринская… Сумароков… Клопин… Бронштейн… Гольдштейн.

      – Этих ты уже называл. Хватит.

      Следователь отпустил ухо подследственного, облегченно вздохнул, вернулся к столу, сел, закурил. Сигаретный дым поплыл сквозь замершего с молотом Ивана.

      – Спасибо, Ваня, – подмигнул следователь.

      – Рад стараться! – улыбнулся Иван и исчез.

      Смирнов сидел в той же нелепой позе, согнувшись и запрокинув голову. Севастьянов пощелкал клавишами, названные фамилии влипли в дело, засветились оранжевым.

      – Ну, вот, хоть что-то… – следователь приводил в порядок дело.

      Он докурил, взял из «несмеяны» инъектор, вставил ампулу, подошел к подследственному и сделал ему инъекцию в шею. Тело Смирнова расслабилось, голова упала на колени. Пока Севастьянов курил, подследственный приходил в себя.

      – Ну, вот, ну, вот… – пощелкивал клавишами Севастьянов. – Все, как говорится, в печке.

      Подследственный поднял голову:

      – Пить… дайте.

      – Дам, – кивнул Севастьянов, нажал кнопку.

      Вошел конвоир.

      – Принесите подследственному воды. Конвоир принес пластиковую бутылку с родниковой водой «Алтай» и пластиковый стакан, поставил на стол, вышел. Севастьянов закрыл дело, налил воды в стакан, подошел к Смирнову и поднес стакан к его пересохшим губам. Подследственный жадно, в три глотка втянул в себя воду.

      – Еще? – спросил Севастьянов. Смирнов кивнул. Следователь наполнил второй стакан. Смирнов выпил. Потом выпил и третий. Бутылка опустела. Севастьянов швырнул ее и стакан в урну. Глянул на часы:

      – Так.

      Потер ладонями свои гладковыбритые щеки:

      – Вот что, Андрей Андреич. С однодумца-ми твоими ясно. С бумажкой тоже. Остается токмо один вопросик.

      Смирнов поднял на него свои серые, опустошенные глаза.

      – Кочерга! – подмигнул ему Севастьянов и огладил усы.

      Смирнов тупо смотрел на него.

      – Кочерга, – Севастьянов резко, с каблучным скрипом развернулся на месте, шагнул к столу, выдвинул в нем металлический ящик.

      В ящике лежала кочерга. Севастьянов взял ее, показал Смирнову:

      – Твоя?

      – Не знаю.

      Севастьянов подошел, поднес кочергу к лицу подследственного:

      – Твоя?

      – Ну…

      – Без «ну»!

      – Моя…

      – Правильно, твоя. Та самая, которую ты описал в своей сказочке. Как там у тебя: жила-была Кочерга Ивановна. Жила, жила она у отщепенца Соко… тьфу, Смирнова, да и сбежала. К нам. В Тайный Приказ. И служит