Моя панацея. Лина Манило

арестовали, – заявляет, так и не отойдя от меня далеко. Припечатывает этой фразой, бьёт под дых.

      Мне не нужно пояснять, о ком он. Закрываю рукой рот, потому что меня вдруг начинает тошнить. Арестовали? Это же… это же серьёзно. Очень.

      – Он во всём сознался, – добавляет, а в голосе сталь. Она кромсает остатки моей уверенности, что всё это – чья-то огромная ошибка.

      И я верю. Впервые верю, что Павлик действительно такой, каким всё это время выставлял его Максим. Мир перед глазами покачивается и плывёт, и я хватаюсь за угол стола, чтобы не упасть.

      Жена должна верить мужу. Но похоже, моя убеждённость в этом впервые дала серьёзный крен и стремительно идёт ко дну.

      – Зачем он это сделал?

      Мой голос звучит жалобно, но меня это сейчас не очень волнует. Только разобраться хочется, во всём наконец-то разобраться. Мне нужно понять, с кем я жила все эти годы. С вором? Преступником? Человеком, который нагадил там, где у него была неплохая должность, уважение и карьерный рост? Зачем, господи?

      Но Максим молчит. Только смотрит на меня, а потом кивком головы указывает на дверь кухни, приглашает идти за собой.

      Всё снова повторяется: мы с Максимом идём к его кабинету. И мне кажется: чем ближе я к нему, тем дальше я от себя прежней. Тем ближе к правде и новой реальности, в которой не знаю, как найти себе место.

      Во мне зреет нечто новое, совсем мне незнакомое. Гнев. На Павлика, из-за которого я осталась совершенно разбитой. На себя, что ничего не замечала, позволяла обманывать и обманываться. Чувствовала же, что все те люди, неожиданно появившиеся в нашей жизни, не принесут ничего хорошего. Такие могут только разрушать.

      Я слабая наивная дурочка, да. Но мне кажется, что я всего этого не заслужила.

      Максим входит в кабинет и достаёт из кармана небольшой пластиковый прямоугольник. Флэшка.

      – Садись сюда, – предлагает, задевая рукой спинку высокого кресла. – Кино будешь смотреть.

      Максим смотрит на меня так, словно оценивает степень моей вменяемости. Прищуривается и кивает своим мыслям.

      – Кино?

      – Да. Будем бить твои розовые очки.

      Я слушаюсь – во мне нет сейчас сил на протесты. Есть лишь гнев, который делает из меня кого-то другого. Щёки пылают, челюсть немеет так сильно, что, боюсь, ни единого слова сейчас произнести не смогу.

      Ноутбук на столе Максима включен, а флэшка вставлена в нужный слот. Нехорошее предчувствие камнем на сердце. Кожа на руках становится влажной, я вытираю её о брюки до красной кожи на ладонях.

      – Всё, что ты тут увидишь, ты бы узнала и так. Дело времени. Но так тебе будет понятнее, с кем ты жила все эти годы.

      И всё, больше ничего Максим не говорит. Лишь нажимает на пару кнопок и на экране появляется… Павлик.

      Бледный, потерянный, непохожий на себя самого. Он сидит за столом, рук не видно, а на лице такие эмоции, каких не видела у него никогда.

      Вздрагиваю, когда раздаются первые слова. Я вслушиваюсь в них, жадно ловлю каждое, а они словно тяжёлые камни падают и падают мне на голову.