Прозрение. Лисса Мун

как электрон в суперпозиции. – За пределами лаборатории ты никто. Такая же как все – жертва обстоятельств. Дай мне образцы, Ира.

      Сухов частенько указывал мне место. А я понимала, что по большей части он прав. Там, снаружи, у меня не было ничего – ни друзей, ни личной жизни. Тут я ведущий специалист. Тут я нужна людям. Тут я со всеми, хоть и одна. Тут у меня есть Ник. Да, порой грубый и беспринципный, но он всегда защищал меня, пока я с ним. И я боялась, что в какой-то момент что-то может измениться. А в последнее время все чаще чувствовала себя котом Шредингера, ведь одновременно являлась и кем-то важным и совсем никем. Главное – не открывать коробку.

      – Вакцина недоделана, – предупредила еще раз, протягивая три пробирки с голубыми крышечками. – Ты видишь, чем я занимаюсь? Они просили самоподобие молекул вещества. Чтобы не понадобилась ревакцинация, – указала на плантацию чашек Петри под лампами, колониям круглосуточно требовался ультрафиолет для катализа.

      – Начнем с тем, что есть, – Сухов оценил содержимое на просвет, будто мог таким образом что-либо разобрать. – Главное, чтобы маркеры четко распознавали отделы мозга.

      – На эту тему уже был отчет. Все работает. Каждый отдел и участок заполняется необходимыми молекулами.

      – И этого достаточно для начала следующей ступени проекта. Остальное доделаешь в процессе. Предоставлю образцы заказчику и будем запускать в серию.

      – Следующий этап – расширенные клинические испытания, – нудно процитировала инструкцию.

      – Именно, – сощурился Сухов. – И желающих будет масса. Ты гений своего дела – вакцина безопасна. А умирать от очередного вируса никому не хочется.

      Я слабо улыбнулась. Скорее всего, он и тут прав. А я вцепилась в свое детище, пытаясь в одночасье довести его до совершенства, но забыла, что там снаружи живые люди ждали спасения. Боялись, надеялись на нашу лабораторию. Все или ничего – этому учили меня родители – «не показывай миру недоношенного ребенка, доведи до ума».

      – Когда ты была дома? – он чмокнул меня в макушку на прощание. – Иногда надо мыться и расчесываться.

      – Еще пять минут назад тебя это не смущало, – бросила в удаляющуюся спину.

      И тут все стало на свои места: Сухов надеялся, что в лаборатории пусто! Хотел тихонько умыкнуть образцы, а я спугнула его ночными бдениями!

      – И как ему все время удается провести меня? – пожаловалась ровным рядам специальной посуды.

      Ответ я знала. Несмотря на прекрасную работу мозга и научные достижения, мне не хватало простого человеческого общения. Я находила язык с молекулами и атомами, но не умела распознать намерения людей. И если в любой химической реакции все четко соответствовало уравнению, чужая душа – что ночное освещение в наших подвальных коридорах.

      ***

      – Ирена Игоревна, скорее, – в лабораторию ворвался Марат, высокий темноволосый руководитель смежной группы ученых – радиотехников и программистов.