Браво-брависсимо. Виталий Еремин

е г л о в а. Ты о какой духовной жажде, что ли?

      Р о з а н о в. Отчасти. Ты очень хорошая, Таня. Ты слишком хорошая для меня. Зачем мне делать тебя несчастной?

      Щ е г л о в а. Туман. Тень на плетень. А не отчасти в чем жажда? (Видя, что Розанов напряженно молчит, продолжает с отчаянием) Чем такие берут ваш сильный пол? И Миша туда же.

      Р о з а н о в. Куда туда же?

      Щ е г л о в а. А ты что же, не видишь, как он смотрит на нее?

      Р о з а н о в. Таня, это как приворот. Я – это вроде не я.

      Щ е г л о в а. Васенька, она ж тебе в матери годится.

      Р о з а н о в. Таня! Я понимаю, я смешон. Я понимаю, что и тебя ставлю в смешное положение. Но это выше моих сил.

      Щ е г л о в а. Господи, что ж такое с тобой! А может, это пройдет? Ты ж такой переменчивый. Раньше это меня беспокоило, а сейчас обнадеживает. Ты ж такой понятливый. Ты ж сам установил канон, что женщина без детей – грешница. А ведь она уже не может иметь детей.

      Р о з а н о в. Таня, нам с тобой еще работать вместе. Зачем ты драматизируешь? Эх, Таня! Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллион лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет: и вдруг бы я ей сказал: ты, душенька, не забывайся и гуляй только по морали. Нет, я ей говорю: гуляй, душенька, гуляй, славненькая, гуляй, добренькая, гуляй как сама знаешь. А к вечеру пойдешь к Богу.

      Щ е г л о в а. К вечеру жизни? Точно, я не узнаю тебя. Ты – это уже не ты. Что-то вроде этого я читала у Ницше.

      Р о з а н о в. Ах, Таня, тогда я тебе иначе скажу. Добродетель так тускла, а порок так живописен, а страдание – такое наслаждение.

      Щ е г л о в а. Что ты считаешь страданием?

      Р о з а н о в. Когда я получаю незаслуженное.

      Щ е г л о в а (осеняя Розанова крестным знаменем). Это в тебе тщеславие забродило. Порок не живописен, а противен и мерзок, Вася.

      Р о з а н о в. Я должен это испытать, через это пройти.

      Щ е г л о в а. Через что «это», Вася?

      Р о з а н о в. Я должен испытать свою порочность, Таня. И поэтому тоже хочу пройти через унижение. Это сделает меня сильнее. Мне надоела бесконечная моя слабость.

      Щ е г л о в а. Знаешь, как это в медицине называется?

      Р о з а н о в. Знаю, Таня. Ну, мазохист я, наверное.

      Щ е г л о в а (шутливо). Ну что, мне поработать над собой? Ладно, стану садисткой, так и быть.

      Р о з а н о в. Неужели сможешь? Клевещешь на себя.

      Щ е г л о в а (сдерживая слезы). А что мне остается?

      Р о з а н о в. У тебя Миша в резерве.

      Щ е г л о в а. Не ожидала от тебя. Ты, оказывается, можешь быть и циником. Не боишься окончательно меня разочаровать?

      Р о з а н о в. Боюсь. Бог не простит мне этого.

      Щ е г л о в а. Если у тебя на все предметы тысяча взглядов, то на Бога сколько?

      Р о з а н о в. Ты вот поповна, дочь попа, а попов не любишь. Так и я. Люблю Бога в своем личном отношении к нему. А все, что о нем написано, не признаю и не люблю.

      Щ е г л о в а. Ладно, ты свободен, и я не вправе осуждать тебя.

      Розанов привлекает к себе Щеглову, но это с его стороны братское объятие.

      Р о з а н о в. Будем, как брат и сестра.

      Квартира Голдиных.

      Михаил сидит за