Любить королеву. Случай из адвокатской практики. Екатерина Руслановна Кариди

это гибкое, злое, дико сопротивляющееся, сладкое тело его. Его!

      Зверь урчал от удовольствия, дорвавшись до самки, зверь хотел, чтобы ей было приятно. Зверь хотел этого, был неутомим. Хотел, чтобы она кричала под ним.

      И она кричала.

      Сначала от бессильной ярости и унижения. От страшной душевной боли, незаслуженной обиды, словно у нее отняли самое важное. Без которого нельзя жить. А потом…

      Потом случилось самое ужасное. Когда она в какой-то момент перестала понимать себя, перестала справляться. И уже кричала от страсти, унижения, отвращения, наслаждения.

      После, когда наконец, не через час и не через два, но это все закончилось, он, завернул их обоих в плед и крепко сжимал ее в объятиях. Молча, страшно, как тисками.

      А она… неживая от презрения к себе.

      От непонимания, как она могла, как это могло случиться, за что?!…

      За что, Господи…

      Она не плакала. Слезы испарялись, высыхали где-то по дороге, разъедая душу. В груди пекло огнем, а снаружи смертельный холод, ледяная грязь.

      Так и молчали оба. Лена спиной к нему, скрючившись, боясь шевельнуться. Он прижимал ее к себе каждый раз, стоило ей попытаться встать или выбраться из его объятий. А ей хотелось исчезнуть, провалиться под землю. Скрыться от себя куда-нибудь, где снова можно было бы ощущать себя человеком.

      Но вместо этого память раз за разом подсовывала флэшбэк ее недавнего безумия, убивая на корню остатки уважения к себе.

***

      Для Мережкова случившееся было как прорыв. Какой-то непонятный прорыв, открывший ему иные, новые грани состояний. Совершенно новое восприятие того, что может дать женщина. Наверное, будь он оборотнем или сентиментальным дураком, мог бы сказать, что такое возможно только в одном случае. Нашел свою истинную.

      Но он не хотел думать об этом, не хотел озвучивать, анализировать, ничего не хотел. Потому что не понимал, что такое с ним творится. Просто знал, что теперь эту женщину не отпустит от себя ни на шаг, пока не насытится ею досыта, до полного пресыщения, пока не выпьет ее до донышка. А потом…

      Потом она будет обеспечена до конца своих дней. Он всегда был щедр с женщинами, а уж если у тех хватало ума вести себя правильно, тем более. Взглянул на нее, настороженно затихшую в его объятиях.

      Усмехнулся беззвучно. Елена. Обер-кельнер. Хммм…

      Напугал ее немножко, но сама виновата, пришлось. Нечего было выеживаться, целку из себя строить. Зато потом… умммм! Ощущения вернулись молниями в груди, заставляя его тело блаженно передергиваться.

      А как она дралась с ним? Василий даже испытал за женщину некоторую гордость, не каждая так смогла бы вот так сопротивляться до конца. Но тем слаще была победа.

      И вообще, был в ней какой-то стержень, делавший ее в чем-то почти равной ему. Сила воли, наверное. Занятная попалась официантка, таких любовниц у него еще не было.

      Да что говорить. У него такого секса ни с кем еще не было. Вот уж не чаял тут нечто подобное встретить. Угодил Шарафеич, угодил.

      Женщина давно уже перестала вырываться и затихла без движения. Дышала неслышно,