Тридцать седьмое полнолуние. Инна Живетьева

начинались сумерки. Пахло талым снегом и женскими духами. В витрине аптеки отражался закат, растекаясь по стеклу алой пленкой. На бульваре, как обычно к вечеру, стало оживленнее. Сидели рядком художники – хоть шарж нарисуют, хоть в ангела с крыльями превратят. Кричали в мегафоны зазывалы, приглашая на прогулки по Ладе. Толпились у спуска к реке торговцы с лотками сувениров.

      Иногда все это – купол Морского собора на фоне облачного неба, булыжники под ногами, мокрый ветер с Лады – казалось Нику очень знакомым. Как-то он долго простоял на углу рядом с кофейней «Марле и Шарль». Смотрел на ажурный мостик, перекинутый через канал. На зеленый дом с белой лепниной – маски на фасаде корчили рожи, негодуя и радуясь, возмущаясь и гневаясь. Сеяла морось пополам с крупинками снега, продувало насквозь пальто. Ник замерз, как собака, но так ничего и не вспомнил.

      Сейчас купола собора остались справа. Ник прошел мимо Торговой галереи и за серо-розовым зданием художественного училища нырнул в проходной двор. Сразу стало зябко – под защитой высоких стен еще сохранились сугробы. Ник зачерпнул на ходу снега. Смял в кулаке, дожидаясь, когда побежит талая вода, а потом холодной мокрой ладонью обхватил лоб. Чтоб Упырю…

      – Привет освобожденным узникам!

      Гвоздь выскочил из-за сарая и ударил в плечо. Был он уже без сумки, в мундире нараспашку.

      – Как отдохнулось в карцере?

      – Какой ты информированный, Гвоздь, – с досадой сказал Ник. – Газет не надо.

      – Не-а, я просто умный и догадливый. Помнишь, мы тебя в кладовой заперли? У тебя такая же рожа была.

      – Кретины.

      Гвоздь хмыкнул и потрогал нос, разбитый в той драке.

      Тропинка вывела на улицу, зажатую между плотно стоящими домами. По разбитому тротуару вдвоем идти было неудобно, но Гвоздь не отставал.

      – Не, ну ты колись, Немой: какая блоха тебя укусила?

      – По Упырю соскучился.

      – Извращенец!

      Гвоздь сплюнул в переливающуюся бензиновыми разводами лужу.

      – Смотри, допрыгаешься. Знаешь уже?

      Он явно ждал вопроса «О чем?», и потому Ник промолчал.

      Показалась кованая решетка. За ней росли тополя, и между серыми, уставшими от зимы стволами виднелось здание приюта. В нескольких окнах горел свет.

      Ник замедлил шаг.

      – На неделе комиссия приезжает, – не выдержал Гвоздь.

      Тьфу ты!

      – Вне графика?

      – А хрена им еще делать?

      Блеснули часы на фасаде. Минутная стрелка подбиралась к двенадцати, напоминая, что нужно успеть отметиться.

      – Не вовремя, да? – ухмыльнулся Гвоздь.

      «Не вовремя», – согласился про себя Ник, а вслух преувеличенно удивленно сказал:

      – Гвоздик! Да ты никак боишься? Сочувствую.

      Гвоздь перестал улыбаться и дернул губой, заставив натянуться шрам над подбородком.

      – Слушай, я ведь предупредил: не борзей. Вежливо, по-хорошему. А мог бы сразу зарыть, без превентивных разговоров. Не ценишь ты, гляжу, доброе отношение.

      До крыльца они шли молча.

      – Подожди, –