Тридцать седьмое полнолуние. Инна Живетьева

узнать, кто стрельнул? – предложил он. – Морду начистишь, все утешение.

      – Не думаю, что это мне поможет.

      Карась спрыгнул с подоконника, повел острым носиком.

      – А слыхали, чего говорят? – спросил он. – Когда Упырь был маленьким вонючим Упыренком, к нему Псы приходили. Печать поставили. А л-рей снял.

      – Больше слушай! Кто б его потом в гимназию пустил!

      – По закону все освобожденные от проклятия… – начал Ник.

      Гвоздь закашлял-заперхал.

      – Ну ты даешь, Немой! У кого тот закон!

      – Вот именно.

      Помолчали.

      Ник снова потрогал стену, но больше ничего не вспоминалось.

      – Ладно, я пошел.

      – Удачи, – пожелал в спину Гвоздь.

      Коридоры опустели, и только из малышовой рекреации доносились голоса – там начиналась продленка. В окно было видно, как отчаливают со стоянок автомобили, унося в прохладных, кондиционированных салонах «деток».

      Перед дверью Ник задержался. В отполированной табличке отразилось его лицо с сердито закушенной губой. Это же смешно – бояться завуча! Но он боится.

      Одернул мундир, провел ладонью по медным пуговицам.

      – Разрешите, господин Церевский?

      В кабинете полумрак – шторы задернуты. Но Упырю хватило одного взгляда, чтобы засечь мундир дешевого сукна и приютскую нашивку на плече.

      – Фамилия! – прозвучало резко, как хлыстом щелкнул.

      – Зареченский. Восьмая параллель. Класс «бэ».

      Завуч выдернул из стопки тетрадей ту, в которой писал Циркуль. Зашелестели страницы.

      Громко тикали часы на стене, поблескивали стрелки. У Ника зачесалась шея, натертая жестким воротником, но он не шелохнулся.

      Упырь может сделать запись в личном деле, а его обязательно просматривают на комиссии. Накапать директору приюта. Заставить отсиживать в пустом классе после уроков каждый день, неделю или больше. Вытащить на общее собрание и отчитывать, пока стоишь навытяжку под насмешливыми взглядами «деток».

      – Ну что же, Зареченский. Рассказывать, какой ты идиот, я не буду, ты сам это понимаешь. Напоминать, как легко потерять «королевскую квоту», тоже нет необходимости, не так ли? – Упырь улыбнулся, и Нику показалось вдруг, что ерунда, которую нес Карась, совсем не ерунда. Была печать! – Можешь идти. Два часа карцера.

      Откуда-то же Упырь знает, какое наказание страшнее всего.

      Когда Ник спустился на первый этаж, в гимназии уже стало тихо – все разошлись, а малышей загнали в классы. Охранник скучал за столом, глядя сквозь стеклянную дверь на залитый солнцем двор.

      На миг Ник остро позавидовал ему.

      В подвале было прохладно и светло, под потолком, через три шага на четвертый, горели лампы. Служитель по прозвищу Карп отпер дверь и кивнул:

      – Заходи.

      Ник перешагнул порог.

      В маленькой каморке стоял обычный стул из класса. Это просто – пробыть здесь два часа. Многие предпочтут такое наказание любому другому.

      Карп дождался, когда Ник сел, и закрыл дверь.

      Стало темно.

      Ник вцепился в край стула. Спокойно! Вдох, выдох. Боль в закушенной губе.

      Медленно