Шпион на батарейках. Валерий Гусев

продавец.

      – Толку от него мало.

      – Ну нет у меня таких усилителей. Сходи к Женьке, павильон двести тридцать.

      – Не ходи, – сказал кто-то у Алешки за спиной. – У него тоже таких нет. Тебе для каких условий?

      Алешка обернулся: какой-то дяденька, довольно пожилой, средних лет.

      – Мне надо, чтобы сигнал проходил под воду на целый метр.

      – У меня, кажется, есть такие усилители. Ты где живешь?

      – На Вернадского, у метро.

      – Земляк, стало быть. С берегов Самородинки. Зайди ко мне завтра, я тебе что-нибудь подберу. – И он дал Алешке свою визитную карточку.

      Алешка сунул ее в карман и уже внимательнее посмотрел на мужчину. Что-то в нем показалось ему знакомым. На кого-то он похож, но чего-то в нем не хватало, чтобы узнать и вспомнить – на кого именно.

      – Ладно, – сказал Алешка, – я зайду. Так и быть. – Одолжение сделал.

      Дома он показал мне карточку. Станислав Петрович Рощин, инженер. Телефон и адрес.

      – Это кто? – спросил я.

      – Земляк, с берегов Самородинки. Сходим к нему?

      Конечно, сходим. Сейчас не те времена, чтобы отпускать ребенка одного к незнакомому человеку. Даже если он наш земляк, с берегов Самородинки.

      Сразу скажу, что мое сопровождение Алешки могло бы и не понадобиться. На том коротком пути до «земляка с берегов Самородинки» я несколько раз замечал то впереди, то сзади, то с одного бока, то с другого грузную и независимую фигуру Сени по прозвищу Клык. Он шел неторопливо, но упористо. С прилипшей к нижней губе сигаретой. Ему никто не мешал в его устремленном движении. Все встречные как-то охотно и резво сторонились и уступали ему дорогу. Хотя Сеня не нахальничал. Он просто шел сам по себе. Как ледокол между льдин. И льдины сами разбегались от его тупого железного носа. С сигаретой на нижней губе.

      Алешка его тоже заметил. Усмехнулся и сказал:

      – Ежик в тумане. Вроде его нет. А на самом деле он есть. Все-таки, Дим, он мне нравится.

      Я не стал спорить. У Алешки, хоть он еще и мал, особый вкус на людей. На плохих и хороших. Чем-то их чувствует и различает. И никогда не ошибается. А уж если ошибется (хороший оказался плохим), то такому человеку в Алешкиной жизни делать нечего…

      Наш земляк жил совсем рядом с нашим домом, и он тоже (земляк, а не дом) показался мне знакомым. Будто я не только видал его раньше, но даже с ним разговаривал. Но, осмотревшись в его комнате, я сразу об этом забыл. Это была не комната, а что-то вроде радиомастерской или лаборатории. Всюду стояли на столах и подоконниках какие-то мудреные приборы, везде в беспорядке лежали всякие загадочные детали, а на телевизоре жужжал какой-то включенный аппарат. И горами громоздились не только на полках, а даже на полу технические книги и журналы. На всяких иностранных языках. Но больше всего меня поразила, даже немного напугала лежащая на полке человеческая рука небольшого, какого-то детского размера.

      – Не бойтесь, – сказал Станислав Петрович. – Это протез. Моей конструкции. – И как-то грустно добавил: – Дело всей моей жизни.

      И он нам кое-что рассказал