Невинная для грешника. Лина Манило

розовые очки, но…

      Но мне легче думать о людях хорошо. Я вообще ещё та беленькая ромашка. А ещё, стыдно признаться, принца жду на белом коне. Да-да, мечтательница и дурочка, ну и пусть.

      Время близится к семи, а мамы всё ещё нет. Может быть, Орловы попросили остаться на этот вечер? У них иногда бывают вечеринки, званые ужины, тогда все работники задерживаются, чтобы привести дом в надлежащее состояние. Но тогда я бы знала об этом – мама в таких случаях всегда звонит. Мы с ней вообще каждый вечер созваниваемся.

      Странно.

      Хорошее настроение стремительно катится с горки и приземляется где-то под плинтусом. Мама ведь никогда нигде без предупреждения не задерживается – не бывало ещё такого в моей жизни.

      Раз за разом я набираю её номер, но в ответ длинные гудки. Равнодушные, но на десятый звонок мама всё-таки отвечает.

      Только в трубке не её голос. Незнакомый мужчина, и от этого холодок по спине.

      – Вы дочь Иванны Станиславовны Одинцовой? – быстро, по-деловому. Грубовато даже.

      Я пытаюсь ответить, но вместо этого еле губами ворочаю. Голос мой хрипит, но удаётся кое-как выдавить:

      – Да, – и немного придя в себя, добавляю: – Что-то случилось? С мамой что-то случилось?

      Мужчина не тратит время на длительные прелюдии: называет адрес больницы, в которую привезли мою маму.

      – Её плохо стало, – слова незнакомого мрачного мужчины, точно выстрел в ночном лесу, оглушают.

      – Она… с ней всё в порядке? Как это “плохо стало”? Почему? Она… она живая?!

      Кажется, я кричу, потому что услышанное никак не вписывается в мою привычную реальность. Мама же… мама она вечная, как такое может быть?

      – Приезжайте в Первую городскую, в кардиологию, – повторяет, наверное, понимая, что в таком состоянии я могла и не запомнить с первого раза. – Да, она живая, на месте посвятят в подробности. Доброй ночи.

      Доброй ночи?! Он издевается?

      В трубке длинные гудки. Я смахиваю со щеки что-то липкое, холодное – слёзы. Оказывается, я рыдаю и ничего не могу с этим поделать. Чёрт, у меня же совсем нет на это времени! Вообще!

      Подбегаю к секретеру – месту, где хранятся все наши деньги. Конечно, не сейф, но нам привычно. Внутри, в жёлтой коробочке из-под спазмолитика находится небольшая пачка банкнот. Чёрт, всего несколько тысяч – так мало, учитывая, что на любую услугу и самый безобидный препарат нужно очень много. Но большего у нас нет, потому запихиваю деньги в свой цветастый кошелёк и, схватив со столика ключи, выбегаю из квартиры.

      На улице вечер, но всё ещё довольно светло – лето. Вызываю такси, и буквально через несколько минут серебристый седан останавливается у нашего подъезда. Во дворе оживление: прогуливаются мамочки с колясками, дети играют чуть вдалеке на площадке, пенсионерки и тихие алкоголики тоже занимают свои насиженные места.

      Но всё плывёт перед глазами, и я разбираю лишь силуэты, пока ныряю в салон.

      – Кардиология на Тихомировской, – сообщаю адрес, и водитель меланхолично кивает.

      Душат