Время Сигизмунда. Юзеф Игнаций Крашевский

Чёрт! Правда! А вот и старая баба несёт горшок, наверное, с маслом.

      – Глянь-ка на этого премилого мальчика. Иисус, какой красивый, бедняга! Ей-Богу, ангелочек, только крыльев не хватает!

      – А вот яйца, пани Марцинова.

      – Чёрт бы их взял! Смотрите-ка, он чего-то так молится, а на его глазах блестят слёзы?

      – Кто его знает! Пойдём лучше к маслу.

      – Глядите-ка…

      – Пойдёмте торговаться…

      – Потому что вы, кума, не обращаете внимания…

      – Молится, молится; пусть Бог даст ему всего хорошего, а мы к яйцам и маслу, а то подойдёт кто-нибудь… или…

      – Ваша милость, кума, ангелочек…

      – Не хотите?

      – Торгуйтесь сами!

      – Тогда помогите же мне.

      – Ага, сейчас! Подойду и погляжу, ведь он плачет, нужно расспросить, посмотреть, может, его кто обидел.

      – За своим бы следили и смотрели, из чего хлеб едите.

      Обе кумы пожали плечами, и пани Марцинова подошла к мальчику, а пани Янова направилась к горшкам с маслом и коробкам с яйцами.

      – Добрый день, хлопчик! День добрый! – воскликнула она, качая головой и поднимая её вверх.

      Мальчик не думал, что это приветствие может относиться к нему и даже не оглянулся.

      – Смотрите, так замолился, что не слышит!

      И она повторила своё:

      – День добрый, дорогой!

      В эти минуты молитва окончилась, мальчик упал на пожелтевшую траву и, как бы колебался, как бы боялся идти дальше, опёршись на руки, неподвижно сидел. Он всё-таки услышал приветствие и медленно, из любопытства, повернул голову и заплаканные глаза. Встретился с любопытным взглядом достойной пани Марциновой, красное, светящееся здоровьем лицо которой было обращено наверх. Но ещё не убедился, что услышанный голос относился к нему.

      Таким образом, любопытной торговке пришлось поздороваться с ним в третий раз…

      – День добрый тебе, хлопчик!

      – День добрый, мать, – ответил тихо путешественник и, стыдясь, снова закрыл ладонью лицо.

      – Что же ты так молился, а, видимо, и поплакивал? Гм?

      – Знает ли человек, откуда к нему плач и молитва приходят? Их Бог даёт, – сказал мальчик.

      Марцинова покачала головой: какой умный, говорит как ксендз.

      – Вы издалека? – спросила она громко.

      – О! Издалека, матушка!

      – И, наверно, в наш Краков?

      – А куда же, мать?

      – С вами, должно быть, кого-нибудь ещё?

      – Господь Бог.

      Марцинова по-прежнему кивала головой.

      – Ой! И так ты один пришёл прямо сюда! Милый Пане Иисус! Один!

      – Разное бывало, матушка, по большей части один.

      – Наверняка у тебя есть рекомендация к кому-нибудь или письмо, или родственники?

      – Ничего, ничего… никого… Божья опека и людское милосердие.

      – Ой! Ой! Как же это, бедняжечка! – воскликнула Марцинова, хлопая в ладоши. – Господи Иисуси, издалека! Один, на человеческую милость, на Божью опеку! И не боялся так идти?

      – А