Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход. Александр Прозоров

показалось, что медленно-медленно – упал, повалился, затих…

      – А-а-нтипе… – тихо промолвил Никита и, развернувшись, с небывалой яростью метнул свою палицу…

      Ордынский капитан улыбался – он ждал смерти. И знал теперь – его сын отомщен. Так и умер. Как воин. Как верный солдат. В бою.

      Все было кончено, правда, не совсем – хоть большую часть судов ватажники и захватили, однако самому Ильяс-бею, как выяснилось, удалось уйти. Ускользнул на быстрой галере уже в середине битвы, когда, как опытный вождь, понял, что победа его воинству нынче не светит. Сейчас не светит… но кто знает, что будет потом? На все воля Аллаха. Вот и ушел, прихватив с собой часть кораблей, и вовсе не считал себя трусом, справедливо полагая, что лучше сохранить часть, нежели потерять всё. Поглощенные схваткой ушкуйники за ними не гнались, не заметили даже. Правда, вот Эльгар-бек, правитель Джукетау-Жукотина, такого поступка своего адмирала не понял и не оценил – но то уже другая история.

      Погибших похоронили с честью, всех – и своих, и чужих. В ватаге Микифора Око нашлись и священники, а еще, по приказанию атамана, в ближайшей татарской деревне сыскали муллу, привезли с почетом – пусть отпоет своих, или как у них там положено. Потом, сразу после похорон, устроили пир – заодно и помянули усопших. Звали и муллу, да тот вежливо отказался и попросил доставить его обратно домой – откуда взяли. Проводить вызвался Егор – уж очень ему не хотелось заливать хмельными напитками кровь, хохотать, пьянствовать… дико! Вот и воспользовался удобным моментом, взял трофейный челнок, кликнул Федьку с Митрей, да почтительно позвал муллу:

      – Лодка готова, уважаемый. Можем плыть.

      – Вас всего трое? – удивился священнослужитель. – Не боитесь?

      – Полагаете, могут напасть? – вопросом на вопрос отозвался Вожников и тут же поинтересовался: – Откуда вы так хорошо знаете русский?

      Мулла ответил уклончиво:

      – Я много где был. И знаю не только русскую речь, но и арабскую, и латынь.

      Поплыли – Федька с Митрей на веслах, Егор с татарином – на корме. Полдороги молчали, а потом Федька, щурясь, спросил:

      – Можно и Митре в нашу ватагу?

      Молодой атаман аж закашлялся: детей еще в шайке не хватало, ага! Ухмыльнулся:

      – А батька-то твой, Митря, как? Так единственного сына и не увидит? О жене, матушке твоей покойной, не узнает, о сестрах? Так и будет один бедовать?

      – Не! – мальчишка опустил весло и чуть было не расплакался. – Батюшку я не брошу, вернусь! Как он, кузнецом буду.

      – У-у-у, – протянул Федька. – А ведь просился в ватагу, меня с атаманом поговорить подбивал, сам-то боялся. Ты ж у нас теперь атаман, Егорий! Ну, для всей нашей ватаги.

      – Еще не выбрали, – молодой человек нахмурился, глядя, как расходятся от носа лодки волны.

      – Так выберут, за тем дело не станет, – убежденно сказал подросток.

      Потом ухмыльнулся и закатил Митре леща:

      – Ну, ты гребешь, аль сиднем сидеть будешь?

      – Да гребу, гребу же…

      Расслабленно