Сиротки. Мария Вой

тихо, и трактирщик, судя по стеклянным глазам, расправился в одиночестве уже не с одним пивом.

      Их взгляды встретились. Дивочак нервно дернулся, словно увидел призрака, но быстро взял себя в руки:

      – Девочка, ты в порядке? Ты бледная как смерть!

      – Все хорошо, – ответила Шарка и присела на край лавки. Рвота лишила ее сил, но головная боль и тошнота наконец отступили. – Так бывает, это ничего.

      Дивочак вздохнул и в несколько глотков разобрался с очередной кружкой.

      – Опять к тебе этот Пригожин вышибала приходил? Как его, Душан?

      – Душан.

      – Шары к тебе катит или как? Мне ему объяснить, что к чему?

      – А если я хочу, чтобы он ко мне катил?

      Кустистые брови Дивочака недоуменно подпрыгнули, но он справился с собой.

      – Да нет, я ничего такого не имел в виду… Просто… Ну ты знаешь… Ох…

      Он громогласно и гордо выпустил из себя воздух. Не так Шарка представляла себе этот разговор. Камень в кольце, которое она крепко сжимала в кармане, оцарапал ей кожу.

      – Хорошо, что ты пришла. Я ведь так и не сказал тебе тогда, – медленно заговорил Дивочак, пряча взгляд в кружке с пивом. – Прости меня, Шарка. Я обещал, что больше не буду принуждать тебя к этому, но…

      – Ничего.

      – Нет, чего! Я обещал, я клялся твоей матери, что защищу вас. Она была отличная, прекрасная женщина. Хоть и, конечно, огненная… Характер у нее был дай боже… Но все равно, я обещал ей, что буду тебя защищать. И что я в итоге сделал с тобой? Тебе же и семнадцати еще нет, а ты уже…

      Речь Дивочака скомкалась в пьяное бульканье; в глазах заблестели огромные слезы. Вот он, самый лучший момент! Шарка стала судорожно подбирать слова: «Если тебе так дорого обещание, данное моей матери, то отпусти меня. Дай мне жить нормальной жизнью вдали отсюда, с человеком, который меня полюбил и не даст в обиду. А за твою доброту возьми, пожалуйста, это…»

      «Нет».

      Рука с зажатым кольцом застыла в воздухе, не успев коснуться столешницы. Холод сковал мышцы и горло и вонзил когти в дико бьющееся сердце. То, что прервало ее внутренний голос, готовящий речь Дивочаку, не принадлежало Шарке. Это твердое, злое, металлическое «Нет» взялось из ниоткуда, не было звуком, не было ее мыслью. Шарка попыталась снова овладеть своей рукой. Ее пальцы готовы были разжаться и уронить кольцо на стол перед трактирщиком, но их снова остановил все тот же ледяной голос:

      «Нет».

      – Иди отдыхай, девочка, ты сама не своя. – Дивочак без всякой мысли взял ее кулак и покатал в своих липких ладонях. – И попробуй простить меня, старого дурака. Клянусь, такое больше никогда, никогда не повторится. Ты больше не будешь работать… так. В жопу этих панов, дворян и прочих. Ни-ког-да.

      Шарка кивнула. Слова Дивочака ее не впечатлили – он заводил эту песню всякий раз, как напивался в одиночестве. Ее рука тем временем скользнула обратно в карман и выпустила кольцо, а в голове растекся туман – на сей раз не боли, а тупой пустоты, словно ее воля отделилась от разума и преследовала какой-то