Пушкин и другие флотские. Морские рассказы. Виктор Красильников

удар, удостоверься, какова у нас первозданная природа!» Средь всего раскалённого маревым влажным зноем те дерева по одному вирали и в трюма укладывали, ни дать ни взять храмовыми колонами царя Соломона. Любите метафоры проще – тогда подойдут миллионные состояньица. Всюду, где желанные сколачиваются, непременно льётся чья-нибудь кровь. Редко обходилось без придавленных грузчиков, будто крошечных букашек, погнутых стрел— тяжеловесов, как гнилые нитки порванных шкентелей[29].

      На «Кандалакше» (из той же бесподобной серии) всё разом стряслось: четыре раздавленных, не говоря об упомянутых по неодушевлённой части. Только что вошедшие в практику те тайм-чартеры[30] считались тяжелейшими по условиям погрузки и дальним переходам через дурящую штормами зимнюю Атлантику.

      Западные компании за поданный туда тоннаж привыкли заламывать неописуемые цены. При этом хозяева их кривили губы, словно делали благотворительные одолжения. Тут-то мы, советские(!), лихо, по тупости министерских умов, сунулись. Хрясть, и завидную фрактовую наживу удавили с умословием ревнивца: «Да не доставайся же ты никому!» Чуть ли не за кукиш, по трезвянке, принялись калечить но-вьё-теплоходы. Извиняюсь за просветительское, около баечки той, нужное вкрапление. Давайте-ка к ровному повествованию вернёмся. … Перебирая ногами, чтоб не свалиться с мокрой округлости, чёрные сплавщики подгоняли к борту будущий баснословный гарнитур. Естественно, с множеством выкроенных потом обрезков для начётистых безделиц. Кому вовсе не позавидуешь, по-лягушачьи подныривали, чтоб застропить уезжающего в Европу. Затем уж отплывали буржуями в подогретом бассейне. Огромное бревно, притопленное как айсберг собственной тяжестью, начинало свой неуклюжий «взлёт». В тот же миг теплоход кренился из-за вываленных стрел, принявших надсадную ношу. На малой высоте подъёма чаще всего следовал изрядный тычок афро-исполина. Такие «здрасте» в конце погрузки лишали судна фальшборта. Под ноль хуже некуда: кривило комингсы трюмов, не желающих потом закрываться.

      Весь этот разбой и разор повторялся и повторялся до вечерних роскошных сумерек, не приносящих избавления от тягот жары. Казалась, она впилась в каждый сантиметр палубы и настройки. Заласкала до сожжения кожу северных людей, тяготила их упариванием пота и без того основательно выжатых тел. К ночи на судне врубали чудо-кондишэн. При закрытых дверях кают становилось сухо и весьма сносно. Ощущение, будто забежал в огромный холодильник и в нём, по счастью, прячешься до утра. Пускай эта прелесть обеспечивала простудный насморк, «везунчикам» – ангину, желающих пороптать – никогошеньки. Напротив, второй механик, в заведовании которого значился «простужатель», ходил королём. Пиковым образом всех взвинчивало: хватит ли баллонов с фреоном? «Ежель нет, – айда к чертям топиться!» А вот причастный, как никто другой, к эдаким напастям, балдел от частых рюмок в прохладном Лондоне. Однако головастей в сбыте красного дерева на свет ещё не рождалось. Седовласый сэр, тяготившийся ноской импозантных костюмов, держал мировой,

29

Шкентеля – тросы грузовых лебёдок.

30

Чартер – сдача судна в аренду на определенный срок.