Реквием по Победе. Валентин Одоевский

Лымаренко.

      – Остальные?

      – Да поцарапаны только немного, а так ничего, – хрипло рычал Орлов, всё ещё зажимавший свой бок.

      Ещё у нескольких бойцов были ранения.

      Только Лебедев собрался отдать следующую команду, как вдруг, рядом с домом послышался взрыв, сотрясший землю. За ним ещё один. Они приближались.

      «Артобстрел!» – только и успел подумать капитан, как что-то взорвалось совсем рядом, и его отбросило к разрушенной кирпичной стене, этими же кирпичами и накрывая.

      Он потерял сознание….

      ***

      Лебедев медленно открывал глаза, перед которыми была пелена. Он ничего не понимал. Впереди было что-то светлое.

      «Неужели помер?» – подумалось ему в тот момент, однако, неясность в глазах начинала проходить, а в нос ударил слегка тошнотворный запах крови, вперемешку с гнилью, табачным дымом и потом. Капитан понял, что находится в военном госпитале.

      Он почувствовал под собой грубый матрас койки и попытался покрутить головой. Вокруг суетились санитары в полевой форме, лежали прибинтованные солдаты, офицеры и прочие люди. Все они в пол голоса переговаривались, то и дело смеясь, что, в свою очередь, образовывало один сплошной гомон, казавшийся монотонным.

      Лебедев попытался приподняться на койке, когда почувствовал резкую боль в груди, от которой он, по привычке сдержанно, застонал.

      На стон обернулась одна из медсестёр – молоденькая белокурая девушка, по-видимому, вчерашняя школьница, ибо её выдавали детские веснушки и курносый носик.

      – Очнулся родной! – воскликнула она звонким голосом. – Сейчас врача позову, подожди.

      С этими словами девочка выскочила из палаты, перепрыгивая раненых.

      Вскоре в палату, которая, судя по всему, раньше была школьным кабинетом, поскольку на стенах висели портреты русских писателей «золотого века», вошёл седовласый мужчина в гимнастёрке, небрежно накрытой белым халатом, из-под которого, тем-не менее, проглядывались майорские погоны.

      При его появлении все, находящиеся в палате, как-то затихли и перешли чуть ли не на шёпот. Похоже этого офицера тут знал и уважал каждый.

      – Ну, как, капитан? – спросил он грубоватым голосом, опускаясь рядом с койкой Лебедева на корточки.

      – Живой, и то хорошо! – отшутился офицер. – Только грудь побаливает.

      Майор покачал головой.

      – Осколок у тебя там, Женя, осколок. Тебя, когда из-под тех развалин достали – ты вообще решетом был, думали не выживешь. Но вот, как видишь, большую часть гадости из тебя мы вытащили, залатали тебя. Только один не смогли достать. Глубоко засел, а дальше резать рискованно. Глядишь – реально помрёшь.

      – Вот оно как…

      Тут Лебедева как громом поразило.

      – Ребята… что с моими ребятами? – чуть ли не вскричал он.

      – Тише, капитан, не на плацу, – спокойно ответил майор. – Нет больше твоих ребят. Все погибли под завалами, когда по вам немцы артиллерией шарахнули. Ты один остался – и то чудом.

      – Как