Враг моего мужа. Лина Манило

ключей больно впивается в ладонь. Но даже это меня не отрезвляет.

      Перед дверью у меня ещё есть шанс передумать. Злата ведь спасла мой зад, а я должен её спасти от себя же самого. Но ключ, будто бы сам по себе, открывает замок, и я вхожу в квартиру.

      Щелчок за спиной, огромные глаза Златы напротив – она под дверью, что ли, сидела? – и один мой шаг вперёд.

      – Ведьма, – выдыхаю прежде, чем вжать в себя хрупкое горячее тело и смять голодным поцелуем податливый рот.

      Глава 6

      Злата.

      Дверь распахивается так неожиданно, что я не успеваю никуда спрятаться. Так и замираю в коридоре, просторном и холодном, в котором каждая деталь – грубый кирпич, стекло и хром. Никакого тёплого дерева, ничего, что может сделать человеческое жильё уютным.

      Крымский.

      Он делает шаг в квартиру, не глядя захлопывает дверь, а я смотрю в его глаза, ловлю в них вихри зарождающегося цунами. Даже пол, кажется, под нашими ногами вибрирует.

      Артур бросает куда-то ключи, они с громким перезвоном падают на плиточный пол, и наступает на меня неотвратимо. Как ураган, лесной пожар, водопад – стихия, от которой не скрыться, как ни пытайся.

      Да я и не стремлюсь. Где-то в глубине души знала, что ночь наша начнётся задолго до захода солнца.

      Не ошиблась.

      Я успела принять душ – почему-то именно эта мысль сейчас самая главная. Но она покидает меня, как и все остальные, в тот момент, когда Артур снова называет меня ведьмой и лишает кислорода поцелуем, объятиями. Просто сносит волной, сбивает с ног, и мне ничего не остаётся как обхватить его руками и ногами и впустить в свой рот его жадный и горячий язык. И он кружит там, сплетается с моим, и из груди стоны, похожие то ли на львиный рык, то ли на волчий вой.

      Не понимаю, кто из нас стонет – вообще уже перестаю что-либо понимать, когда Крымский кусает мою нижнюю губу, и солоноватый привкус на языке впервые за прошедшие полгода не пугает и не вызывает тошноту.

      Артур грубый и жадный, яростный и злой, невероятно горячий и обжигающе ледяной – сумасшедшая гремучая смесь, но в его руках я впервые забываю, каково было мне тогда. И кровь больше не ассоциируется с болью. Иногда она может быть и частью наслаждения.

      “Вытрахай себя из меня”, – вспыхивает в голове, и кажется снова слышу это наяву.

      – Артур, – выкрикиваю на грани ультразвука, ловлю губами воздух, как лишённая кислорода рыба, бьюсь в его руках, а он тянет ворот моего платья вниз, рвёт его по шву и добирается наконец-то до груди. Но не трогает её, не целует, да и освободить от белья не торопится. Просто смотрит.

      – Такая светлая кожа, – бормочет, и в тоне столько предвестников порока, обещаний утянуть на самое дно, что во рту пересыхает.

      Соски такие твёрдые, как камушки, они царапаются о нежное ещё недавно кружево, требуют внимания, и я ёрзаю и тихо стону.

      Мне отчаянно мало взглядов.

      И Крымский чувствует мои позывы, безмолвные намёки: сдавленно матерится, сминая мою грудь, а на шее снова жгучий поцелуй-укус. Моё платье изодрано,