Удольфские тайны. Анна Радклиф

неуютно, – согласился Лавуазен. – Я не стал бы там ночевать даже за целое состояние.

      – Что вы сказали? – снова очнувшись от задумчивости, переспросил Сен-Обер. Едва хозяин повторил последние слова, из груди Сен-Обера вырвался стон, но чтобы скрыть болезненную реакцию, он поспешно спросил хозяина, давно ли тот живет в этих краях.

      – Почти с детства, – ответил Лавуазен.

      – Значит, вы помните покойную маркизу? – уточнил гость изменившимся голосом.

      – Ах, месье! Прекрасно помню. Да и многие ее помнят.

      – Я – один из них, – подтвердил Сен-Обер.

      – Увы, месье! Мы говорим о самой красивой и самой добродетельной даме. Видит Бог, она заслуживала лучшей судьбы.

      В глазах Сен-Обера снова заблестели слезы.

      – Достаточно, – остановил он собеседника, не в силах справиться с чувствами. – Достаточно об этом, друг мой.

      Крайне удивленная необычным поведением отца, Эмили воздержалась от вопросов и замечаний.

      Лавуазен начал извиняться, однако Сен-Обер его остановил:

      – Не стоит извинений. Давайте лучше сменим тему. Вы говорили о музыке, которая только что звучала.

      – Да, месье. Но тише! Вот она звучит снова. Послушайте этот голос!

      Все замолчали.

      Возвышенный и нежный звук

      Наполнил воздух, словно свежий ветер,

      И тишину смутил. Молчанье захотело

      Речь обрести, найти слова,

      Чтобы ответить музыке[6].

      Спустя несколько мгновений голос растворился в воздухе, а инструмент заиграл тихо, но полнозвучно.

      Сен-Обер заметил, что он звучит мелодичнее обычной гитары, а меланхолией и мягкостью превосходит лютню.

      Вскоре музыка стихла.

      – Странно! – проговорил Сен-Обер, нарушая молчание.

      – Очень странно! – подтвердила Эмили.

      – Действительно, странно, – согласился Лавуазен, и снова воцарилась тишина.

      После долгого молчания хозяин заговорил первым:

      – Впервые я услышал эту музыку восемнадцать лет назад. Помню, стояла чудесная летняя ночь – совсем как сейчас, и я в одиночестве шел по лесу. Настроение было ужасным, потому что один из сыновей тяжело заболел, и мы боялись его потерять. Вечером я дежурил возле его кровати, пока жена спала после бессонной ночи, а потом вышел подышать свежим воздухом. Шагая под деревьями, я внезапно услышал мелодию и решил, что это Клод играет на флейте, как он часто делал, сидя у двери хижины. Но когда вышел на поляну – никогда не забуду! – и остановился, глядя на осветившее небесный свод северное сияние, вдруг услышал такие звуки… Невозможно описать. Словно играли ангелы. И я снова посмотрел на небо, ожидая увидеть крылатые создания. Вернувшись домой, я рассказал о том, что пережил, но мне никто не поверил. Все засмеялись и стали утверждать, что это пастухи играли на своих дудках. Переубедить я никого не смог. Но спустя несколько ночей то же самое услышала жена и удивилась не меньше меня. Однако патер Дени страшно ее напугал, сказав, что эта музыка предрекает смерть ребенка: мол,

6

Мильтон Джон (1608–1674). Комос.