Ведущая на свет. Вера Волховец

не дадут тебе уйти, Хартман, – отчаянно вскрикивает серафим. – Ты это прекрасно знаешь. Ты ломаешь одно Орудие – Небеса достают два.

      – Я буду ломать вас по очереди, если это цена моей свободы, – выдыхает Генрих, примеряясь зубами для укуса.

      Душа Миллера… Сколько лет он ждал этого момента?

      Вечность. Вечность ради этой секунды мести! Он и не ждал ее сейчас, он и не грезил, ему была нужна только свобода. А тут…

      Генрих смотрит на Миллера, втягивая носом воздух. Вся демоническая сущность дрожит, ревет, хочет приложиться к душе серафима немедленно, отравить и самому восстановить силы. Но Генрих медлит, будто уговаривая себя.

      Был бы он голоден – все было бы проще. Зубы уже бы впились в горло или плечо Миллера, высасывая силу из его души. Но девчонка… Девчонка с ее пресными лепешками и водой… Весь аппетит испортила, зараза крылатая.

      И все-таки выхода нет. Генриху нужна сила сейчас, иначе он не покинет Лимба. Сначала Миллер, потом Пейтон – потом марш-бросок до оцепления, еще одна схватка с одной только целью кражи ключа-жетона, и Лондон… Огромный Лондон, в котором одного конкретного демона искать можно целую вечность.

      И нельзя терять время, нужно приступать к трапезе прямо сейчас! Да, именно сейчас! Ни секундой позже…

      – Генри! – раздается за спиной голос Агаты, этой безумной девчонки-Стража…

      – Генри! – Чуткий демонический слух улавливает, когда ноги девчонки-Стража касаются земли. – Генри, ты слышишь меня? Ты должен остановиться.

      Должен? Генрих никому ничего не должен, кроме самого себя. Что она ему может предложить? Крест? Восхитительная альтернатива, только Генрих все никак не может начать восхищаться. Не заманчиво.

      И все-таки исчадие ада не шевелится, не торопясь впиваться в душу Миллера. Хрипло дышит, топорщит уши на голове. Высосать ублюдка он всегда успеет. И девчонку. И Пейтона. Всех их. Ни один из троих идиотов не додумался вызвать подмогу. Так какая разница? Можно и послушать пару минут.

      Генрих разворачивается к ней, швыряет Миллера к ее ногам, прижимает его к земле тяжелой огромной лапой. Лицом в землю, чтобы ублюдок не смел зачитать экзорцизм.

      Агата… Она ведь может тоже его прочитать…

      Ну по крайней мере начать она успеет. А потом Генрих ринется и на нее, и от ее слабенькой смертной душонки ничего не останется за пару мгновений. И пусть потом возятся, собирая клочки ее души, чтобы возродить ее лет через десять.

      Девчонка смотрит на Генриха и молчит.

      Самое парадоксальное – она его не боится.

      Над ней нависает черная огромная махина, сплошь состоящая из мышц, покрытая блестящей чешуей. На лапах – а назвать эти лопаты руками язык не поворачивается – длинные пальцы, заканчивающиеся длинными кривыми когтями. Вытянутая морда, чем-то смахивающая на морду лошади, рога между прижатыми к загривку острыми ушами. Длиннющий хвост бьет по земле. И зубы… Огромные хищные зубы, с которых капает на землю токсичная слюна. Пара таких капель – и девчонка окажется в Лазарете.