Щенки-медвежатники. Виталий Еремин

на кухню. Андрей проводил ее взглядом и начал соображать, как бы отомстить хрустальщику. Ничего путного в голову не приходило. Откуда Андрею было знать, что судьба уже распорядилась.

      Когда очередь к хрустальщику иссякла, к приемному пункту подошли четверо пацанов лет четырнадцати-пятнадцати. Один остался стоять на стреме. Трое спустились в подвал. Один встал в дверях. Двое самых старших и крепких подошли к хрустальщику.

      Тот сидел на стуле среди ящиков с бутылками, которые громоздились под самый потолок.

      – Гони монету! – приказал пацан.

      – Чего? – набычился хрустальщик. – Салага, ты на кого тянешь?

      Другой пацан сказал твердо:

      – С тобой люди говорили? Говорили. Тебя предупредили? Предупредили. Плати, урод!

      Хрустальщик поднялся с шоферской монтировкой в руках.

      – Сейчас заплачу.

      Но он не успел даже толком замахнуться. Пацаны толкнули на него ящики. Бутылки с грохотом посыпались вниз. Хрустальщик упал, порезал руки об осколки, но тут же вскочил и бросился на пацанов.

      Те кинулись к двери. Они готовы были сбежать, но на пороге выросли двое постарше с ножами, какими обычно режут свиней.

      Они проткнули хрустальщика с двух сторон. Мужик издал стон, похожий на рев животного, и стал оседать на пол.

      Один из старших обвел глазами пацанов:

      – Ну чего стоите? Делайте!

      Пацаны вытащили отточенные велосипедные спицы и принялись тыкать неподвижное тело хрустальщика.

      Белый танец

      Отец вошел в комнату, врубил на полную катушку радио и начал копаться в шкафах. Каждое утро он что-то искал, не находил, психовал, мешал спать. Есть такая болезнь – ангедония. Плохое настроение по утрам.

      Диктор сказал сначала по-русски, а потом по-казахски, что время семь часов десять минут утра. И предложил послушать музыку Брусиловского. Из динамика полились звуки домбры.

      «Какого черта этот Брусиловский сочиняет казахскую музыку?» – подумал Андрей и разлепил глаза. Рядом сопел на раскладушке девятилетний Славик. В кресле-кровати спал младший брат Валерка. Счастливый пукеныш, он еще не учился.

      Андрей натянул одеяло на голову. Отец тут же сдернул.

      – Вставай, хватит нежиться.

      Славика, любимчика своего, пока не будил. Давал доспать.

      В ванной Андрей продрал глаза. Глядя в зеркало, выпятил челюсть. Так он себе больше нравился, выглядел мужественней. Почистил зубы, поскреб отцовской бритвой щеки и подбородок. Эта чертова борода никак не хотела расти.

      Отец распахнул дверь в ванную.

      – Хватит рисоваться. Марш завтракать.

      Андрей скорчил в зеркало рожу и дурашливо отдал честь.

      Отец метал котлеты с картофельным пюре и шмыгал носом. У него было хроническое воспаление носоглотки. Мать ела, не поднимая глаз. Значит, уже поссорились.

      – Почему композитор Брусиловский пишет казахскую музыку? – спросил Андрей.

      – Нравится, вот и пишет, – сказала мать.

      Отец поднял глаза.

      – Видишь, что у него на уме вместо учебы? Следишь за ним? Дневник проверяешь?

      – Проверяю, – отозвалась мать.

      К