След в след. Александр Вячеславович Щербаков

в конце коридора наконец-то появившегося отца, а рядом с ним врача в халате, который что-то тихо и напористо говорил в его белое окаменевшее лицо, что у Николая не осталось и тени сомнений – в их дом постучалась беда…

      После похорон матери отец в то же лето вернулся в Уварово, в городе он оставаться не мог. Смерть жены надломила Василия Георгиевича. Он словно ослеп от непрерывной боли внутри, от бесконечных и несбыточных мечтаний, от ожидания того, что все несчастья временны, что скоро всё наладится, что их терпение и бесконечная маета в труде перетрут все невзгоды, и станет легче не только им, а всем. Школу Николай заканчивал, живя в городе один, под приглядом дальних знакомых, некогда проживавших в Уварово. У них же Николай и прогостил зиму.

      Самостоятельность не только дело наживное, но ещё и выборочное. Если приглянешься судьбе – выходит, облагодетельствует, не столкнёт на дно жизни. Суровая действительность была к Николаю снисходительна. Денег у него, конечно же, в ту пору не было, односельчане, у которых жил, оказались людьми сердобольными и чуткими – подкармливали. Одежда на нём, как не относился к ней бережно, прохудилась – так и здесь отдали обноски старшего сына. Но всё равно было очень трудно. Одно спасение -учёба и доброе отношение первых учителей к подростку. Однажды, ближе к весне, его вызвали в кабинет директора школы. Удивлённый и растерянный Николай зашёл после короткого стука в дверь. Мужчина, по-хозяйски расположившийся за преподавательским столом, листал какие-то бумаги, попивал чай, очень интеллигентно поднося горячий стакан к губам. На спинке кресла висел кожаный плащ: в таких плащах, как представлялось тогда юноше, ходили лишь военные начальники. Мансура застыл в растерянности посреди кабинета. Он настолько растерялся, что даже не мог поверить, что именно его ждёт степенный, очень взрослый, приятной наружности мужчина.

      – Проходите, молодой человек! Не тушуйтесь! – мягким густым басом обратился мужчина, вставая ему навстречу. Френч, плотно облегающий статную, чуть выше среднего роста фигуру, произвёл на Николая глубокое незабываемое впечатление. Если б не располагающая улыбка и светящиеся приветливым вниманием синие глаза, Мансура никогда не осмелился бы заговорить с этим человеком.

      – Я вас именно таким и представлял. Очень рад знакомству! Станкевич Эдуард Рамилович, – и новый знакомый протянул руку для пожатия. Ни

      при первой встрече, ни при второй, что состоится тремя днями позже, Эдуард Рамилович не обмолвился о месте своей работы. Кратковременные беседы внешне выглядели непринуждёнными: откуда молодой человек родом, кто родители, не партизанил ли отец, что делали в городе, а где отец сейчас? Николай не понимал до конца, к чему все эти расспросы, но интуиция подсказывала: интересуются им неспроста. Всё прояснилось несколько позже, когда Станкевич пригласил Николая посетить здание на Литвинова – там располагался штаб местных чекистов.