Перемирие. Роман Корнеев

ночную тьму ярким клинком голубого пламени. Броня лат потрескивала, распределяя излишки напряжений на ребра жесткости. Их отряд отступал, но отступал организованно, прикрывая более важное – Аккретор. Толстая туша аппарата скользила среди взрывов, невольно завораживая четкостью и гибкостью движений, кажущейся совершенно невозможной при его габаритах.

      – Отходи!!!

      Этот крик и разбудил его, но сам момент пробуждения как-то остался за пределами его внимания, он все еще жил боем. Постепенно крики и грохот отступили куда-то, притихли, пропуская внутрь его сигналы из действительности. Он лежал на кровати, обнаженный, укрытый лишь тонкой, ласковой на ощупь тканью простыни, ему было прохладно и уютно. Рука, оказавшаяся почему-то под поясницей, не желала оттуда вытаскиваться, онемев и став оттого очень тяжелой и неповоротливой. Пришлось приложить усилие, разминая иголки покалывающих нервов. Он нехотя открыл глаза, поражаясь скорченной позе, в которой пребывал.

      Ирочки не было. Сравнив этот факт с услышанными им звуками звеневшей посуды и тихо скворчащей сковороды, он предположил, что она ему готовит завтрак, так это, кажется, называлось. Вот молодчина! Только такая умная женщина могла догадаться, что ему с утра захочется есть!

      «Одеться бы…» Но одежды кругом не было видно, как он ни вертелся. Да уж, не выходить же к завтраку вот так! Однако, подумав, он удивился своей стеснительности, кого стесняться-то, уж не Ирочку ли? Тоже мне.

      На стене, слева от двери, висело зеркало. Большое, хорошее. Он тут же подумал, что такую штуку в бою не встретишь, ни к чему она там. Вот-вот забудешь, как рожа твоя выглядит! Да, сильно он изменился. Не то что бы не узнать, глаза голубые, среднего роста, брюнет, нос прямой, но в остальном… Фигура стала угловатой, жилистой, плечи – шире, форма черепа теперь скорее напоминала боксерскую грушу, которую бог знает сколько лет колотили крепкие кулаки. Но хуже всего – зрачки-бойницы. Они не глядели, они целились в него, словно через видоискатель системы наведения. Он ухмыльнулся и минутку-другую с удовольствием потратил на кривляние перед зеркалом, тренируясь. Глаза вновь заискрились, налились жизнью – не особый шик, но уж опять-таки, чем богаты…

      Позади раздались шаги. Черт, когда он прекратит себя ловить на этих судорожных защитных движениях?!!

      – Ты… ты идешь завтракать?

      Он тут же метнулся в Ирочкину сторону, схватил ее в охапку и принялся кружить по комнате.

      – Ты!.. самая!.. красивая!.. – а она улыбалась, будто всю жизнь ждала этого момента игривой дурашливости.

      Нет, это выше ее сил. Терпи, дура, терпи! Он ни в чем не виноват, виноваты вы, виновата ты!!! Она снова и снова растягивала губы в улыбке, а они вновь и вновь, сволочи, сжимались в болезненную гримасу. Но она принималась за дело снова.

      Ирочка смеялась, зарываясь лицом в его шевелюру, затем затихла, обмякла на его руках, зазывно расстегивая свободной рукой пуговицы на груди. С тихим шелестом ткань