Сноха. Виктория Волкова

за перелом? Привези мне снимки, – велит он, реагируя на ходу. – Кто оперировал? И почему сразу не обратились ко мне? Галина? – выжидательно смотрит на бывшую жену.

      – Я ничего не знала, Вадечка, – поспешно заявляет она, важно складывает губки бантиком и отмахивается пухлой ладошкой, словно изгоняя нечистую силу.

      – Странно, – морщится Косогоров. – Тебе, наверное, проще и дешевле прилететь из Шотландии, чем снять трубку и позвонить Галине Андреевне. Мы бы помогли, Оля, – с кривой усмешкой замечает он и, откинув в сторону салфетку, встает из-за стола. Нависает над моим стулом, всем своим присутствием давая почувствовать его превосходство, а заодно заставляя ощутить себя букашкой и полным ничтожеством.

      – Мне нужно сделать пару звонков. Это займет минут сорок. У тебя будет время доесть и собраться. В девять тридцать встречаемся в холле, – заявляет он и, даже не поинтересовавшись моим мнением, лениво направляется к выходу.

      – А если я приду позже? – спрашиваю я с вызовом вслед, запоздало понимая полнейшую бесполезность дурацкой бравады.

      – Поедешь в халате, – отрезает на ходу свекор. – Я никого не жду. Заруби это себе на носу.

      – Мне нужно жить на Оборонной, – бросаю ему в спину совершенно нейтральную фразу. Но сейчас она звучит как вызов. Акт неповиновения, твою мать.

      Вадим Петрович медленно разворачивается и лениво подходит ко мне.

      – Запомни, девочка, – говорит он вкрадчиво, наклонившись и чуть сминая мое плечо крепкими пальцами. – Ты вообще-то можешь поселиться где угодно. Хоть в Нигерии. Меня твоя жизнь не касается. Но мой внук останется здесь. И тебе решать – согласиться со здравым смыслом и дать ребенку все самое лучшее или отчалить куда подальше. Ты, надеюсь, отдаешь себе отчет в происходящем. Понимаешь своей дырявой башкой, кто я и кто ты? Отсудить у тебя ребенка, дорогая, вопрос денег. Да и то небольших. Но это обернется для малыша психологической травмой. Поэтому я предлагаю тебе приемлемый вариант. Ты с сыном живешь в моем доме. А мы с Галиной принимаем участие в воспитании Роберта. Никто не собирается разлучать вас. Но после гибели Кирилла он – единственное, что у нас осталось. И я настроен решительно. Но окончательный выбор за тобой, – еле слышно шипит он прямо мне в ухо.

      Я кошусь на Роберта, жующего пирожок и запивающего его чаем. Мой сын ест и одновременно наблюдает за кошкой, лежащей на подоконнике. И, кажется, ничего не слышит. А меня пробирает дрожь. От этого зловещего шепота и руки, несильно сдавливающей мое плечо, становится не по себе. Хочется сжаться в комок и стать невидимой. А от запаха чистого тела и какого-то геля с цитрусовой отдушкой где-то внизу живота возникает тягучее желание, но я немедленно прогоняю его, заставляя себя прислушаться к каждому слову свекра.

      – Не желаю сейчас останавливаться на тех причинах, по которым ты увезла ребенка от нас и не давала видеться. Бог тебе судья, Ольга, – болезненно поморщившись, изрекает Косогоров. – Мне не интересно, какого хрена тебя носило в Эдинбург. Одно знаю точно, захочешь