Сноха. Виктория Волкова

к окну. За широкими французскими створками виднеются зеленый газон и сад неподалеку. Я кошусь на часы. Ольгу ждать еще рано. Пока она успокоит сына, пока подготовит обличительную речь для меня. Но сегодня выходной, и есть время подождать эту несносную женщину. Открываю створку и, шагнув во двор и лишь на минутку замираю около сочной изумрудной травы. А затем скидываю шлепанцы, или, как их теперь называют, мюли, и босыми ногами ступаю на газон. Тоненькие стебельки приятно щекочут ступни, а я, вдохнув полной грудью свежего воздуха, чувствую себя беззаботным как мальчишка. Проблем, конечно, выше головы. Но хочется хоть на минуту отбросить их в сторону и подставить лицо ласковому утреннему солнцу. Сделать парочку медитаций для хорошего здоровья и настроения. Раздумывая, с какой бы начать, я лениво пялюсь на сине-голубое небо и облака. И как только занимаю исходное положение – голова опущена вниз, а колени расслаблены – сзади слышится голос внука.

      – Дедушка, дедушка…

      Общение с Робертом лучше всяких медитаций. И это бесспорный факт. Я поворачиваюсь к маленькому мужичку, несущемуся ко мне по траве, затем замечаю Ольгу, осторожно выходящую из моего кабинета.

      – Не помешаем? – спрашивает она, улыбаясь через силу. – Вы же хотели поговорить. Вот только Роберт не желает меня отпускать от себя. Еле успокоила. Так он расстроился из-за Берты. Это наша корги. Я ее приютила в первый год жизни в Шотландии. Она уже тогда была сварливой и немолодой. Но Берта очень любит Роберта, а он платит ей тем же.

      – А с кем она осталась сейчас? – интересуюсь я, щурясь на солнце. Как будто мне есть дело до какой-то собаки в Шотландии. Наблюдаю, как легкий ветерок колышет Ольгины волосы. Как солнце золотит ресницы. Усилием воли сдерживаю инстинктивный порыв провести пальцами по тонким Ольгиным прядкам. Чувствую шевеление в штанах и, дабы вернуть разговор в безопасное русло, равнодушно осведомляюсь.

      – А как ты вообще попала в Эдинбург?

      Моя сноха пожимает плечами и бросает равнодушно.

      – У жены отца там собственность. На семейном совете было решено меня туда отправить. К тому моменту, как у Терезы настали трудные времена, и она продала дом, я родила Роберта, получила вид на жительство и стала снимать квартиру, – объясняет она добродушно, но я замечаю, как на секунду на красивое и нежное личико ложится хмурая тень.

      – Тереза? – переспрашиваю удивленно. – Ты имеешь в виду Разуваеву?

      – Да, Тереза Терентьевна, – кивает Ольга.

      – Я ее знал когда-то, – улыбаюсь я. Речь идет о моей клиентке. Одной из первых. Маленькой щуплой бабенке с длинными густыми русыми волосами, доходившими чуть ли не до задницы. Нежадной и болтливой. Растрезвонившей на каждом углу о замечательном докторе Косогорове. Я тогда только начинал работать как пластический хирург, и рекомендации Терезы пришлись как нельзя кстати. Да и сама Разуваева мне по-человечески нравилась. Веселая, с цепким умом и адской интуицией, она совершенно не походила на солидную бизнес-леди. Носила огромные каблуки и мини-юбки. Лихо подводила глаза черными стрелками и каждые полгода