Мир цвета сепии. Александр Гаврилов

что пить не буду: «Побалдели, и хватит».

      Вышли к Петропавловке[3], по набережной двинулись в сторону Кировского моста. Прохладный ветерок с Невы холодил голову, похмелье отпускало. Приободрившись, я размечтался о привольной жизни, о живописных местах, о домике у излучины тихой реки. Повиснув на моей руке, Ольга вздыхала и даже как-то по-старушечьи покряхтывала. На обратной дороге она всё-таки затащила меня в кафе. Выпили по стакану сухого вина, потом двинулись на «Пятак». В субботний вечер народу на аллее собралось немало: мамаши с колясками, стайки бабулек, выпивохи, – каждый отдыхал на свой лад. Мы присоединились к знакомой компании и, в общем, неплохо провели время. Домой вернулись около полуночи.

      Только улеглись, как во дворе раздался крик:

      – Дьяконов! Выходи, подлый трус!

      Это был Ольгин муж. Его призывы сразиться, угрозы, оскорбления (ругался он как ботаник), усиленные акустикой двора-колодца, взлетали до небес.

      – Что ж ты, Оля, – сказал я. Она стала клясться, что развод в процессе, но мне от этого было не легче.

      Обиженный муж вопил как помешанный. Ольга рвалась к окну:

      – Пусти, я ему сейчас всё выскажу! – требовала она.

      Уже кричали из окон, грозили милицией. Пришлось спуститься во двор. Попросил Геннадия замолчать. Он встал в стойку и тут же пошёл в атаку. По-бараньи нагнув голову, бросался на меня с кулаками. Его слепые наскоки опасности не представляли; я не спеша лавировал.

      – Убью, гадский негодяй! – сопел запыхавшийся Геннадий.

      – Негодяй-негодяй, как скажешь, друг. Только успокойся, пожалуйста.

      Во двор въехал милицейский УАЗ. Геннадий подбежал к выходившим из машины милиционерам.

      – Он жену мою постоянно уводит, семью разрушает, – пожаловался он, указывая на меня пальцем.

      – В отделении разберёмся, – сказал офицер. – Усаживайтесь в машину.

      – Нет, нет, у меня жена здесь! – запротестовал Геннадий.

      Два сержанта взяли его под руки. Он пытался вырваться, дёргался, выкрикивая в адрес милиционеров оскорбления (их тоже «негодяями» обзывал), а когда рассвирепевшие сержанты поволокли его к машине, заорал дурниной:

      – Оля! На помощь!

      Я под шумок отступал к парадной. Осталось совсем чуть-чуть, но офицер повернулся ко мне:

      – Далеко собрались? В машину, пожалуйста.

      Пришлось ехать в отделение. Так второй раз за последнее время я оказался в аквариуме. Дело оказалось серьёзней, чем раньше: был составлен протокол о нарушении общественного порядка и сопротивлении сотрудникам милиции. (Вот Геннадий удружил!) С утра нас ожидал суд. Геннадий забился в угол аквариума – благо, на этот раз народу было немного – и надулся как мышь на крупу. Потом, однако, мы как-то неожиданно разговорились и ближе к утру стали почти что приятелями.

      – Ты не обольщайся, – говорил мне Геннадий, – не ты у неё первый – не ты последний. Такой уж она человек. Крест мой.

      – Так вы же, кажется, разводитесь, – заметил я.

      – Это она тебе сказала? Поверь, дружище, она всем так говорит.

3

Петропавловская крепость.