Сиреневое счастье. Регина Хайруллова

хотела «настоящей любви, а не этой низости», как тех, чьи имена он уже позабыл. Он снова видел себя на сцене театра, где играет главную роль.

      «Женщины не стоят любви», – всплыла из памяти фраза деда. Ему бы так и ответить, ведь Лиза совсем не в его вкусе, с ней даже играть не хочется, но что-то мешает, что-то носится в голове и повторяет, отбивает такт, стучит, как дятел: «Стоят. Стоят. Стоят». Почему стоят? Непонятно, но голос всё настойчивей, всё упрямей повторяет, и Дмитрий видит образ возвышенной, изящной, таинственной Анастасии, которую хочется разгадать, ухватить, пока она не исчезла, и ему начинает казаться, что голос прав.

      – Но получите вы, Лизавета, совершенно другое. Позвольте описать вам наше будущее, – сказал он, взял её под локоть и повёл по тропе. – Вы обрюзгшая мать большого семейства, вы носитесь с детьми и няньками весь день, а по вечерам досаждаете мне разговорами о своём несчастье. Я тру виски и утешаю вас, говорю, что вы по-прежнему молоды и красивы – лгу, разумеется, – а вы только и делаете, что плачете и ревнуете меня, например, к некой Анастасии. Это лишь спустя несколько лет семейной жизни. Через десять лет я вас вовсе оставлю: променяю на карты или уеду с концами в столицу, если вы останетесь здесь, или в Симбирск, если вы будете там. Вы останетесь с детьми, няньками и разбитым сердцем. Хотите подобное будущее?

      – Ах! Зачем вы так? – проговорила Лиза, едва сдерживая слёзы.

      – Да прекратите же ахать, это раздражает.

      Лиза замолчала и посмотрела ему в глаза.

      – Я не понимаю, – сказала она, растягивая слова. Подумав, Лиза с дрожью в голосе спросила: – В-вы в-вл-люблены в кого-то?

      – А вы?

      – Ах! Н-не юлите, Д-д-м-митрий Иванович, – жалобно попросила девушка и добавила уже более ровным голосом: – Вы р-разобьёте мне сердце, но это лучше в-вечного обмана.

      Дмитрию стало жаль её, и все театральные образы исчезли. Разве он объяснил непонятно? Он вздохнул, ещё раз посмотрел на эти умоляющие глаза и медленно проговорил:

      – Лизавета, не глупите. Дождитесь своего настоящего «героя романа». Я вам не нужен, – сказал Дмитрий и ушёл, ни разу не обернувшись.

      Он чувствовал себя героем, Онегиным, спасителем юной неопытной души, который не требует никакой платы. Упиваясь собственным великодушием, он вспомнил про письма, которые должен был передать Ставрыгин. «Неужели он настолько подлец, что стал обманывать несмышлёную Лизу?» – подумал Дмитрий Иванович, однако тут же позабыл и о Лизе, и о Ставрыгине, поскольку добрался до дома, где подавали обед.

      Глава 10. Медвежья душа

      Мария Петровна вместе с Василием Фёдоровичем отправилась в деревню. Она располагалась недалеко от барского дома, так что добрались они за четверть часа. Крестьянские избы выглядели точно так же, как и много лет назад, когда Марию Петровну ещё ребёнком водили в деревню. Из стройных рядов, спускавшихся к Волге, выделялся лишь один домик: до того ветхий и покошенный, что, казалось, его мог сдуть малейший порыв ветра. В нём-то