Любовь это болезнь. Анастасия Мальцева

– это, конечно же, сильно. Интересно, его родители здесь наблюдались?

      Ну просто я как представлю, что я – дядя Петя, рождается у меня сын, и я такой: о, назову его Каллистратом, круто же будет!

      Некоторые родители приколисты. Хорошо, что мои не стали так изгаляться. Ну Маша и Маша. Даже Вене не так повезло. Сорян, конечно, но в двадцать первом веке Вениамин – как-то слишком уж вычурно.

      Раньше я очень жалела, что меня не зовут какой-нибудь Ангелиной или Лейлой. Но вот в классе у нас была Алсу – красивое имя. Всем говорила, что это – розовая вода. И так всех достала, что её назло стали звать Ослу.

      В итоге она перевелась в другую школу. Не думаю, что из-за имени, но Машей быть проще.

      От тебя нет ожиданий, никому ничего не надо доказывать. Ты – просто Маша. И видят тебя, а не фасад с нагромождением букв.

      С Денисом Васильевичем я встречалась через день, ещё у нас была семейная терапия, групповая, но уже без него. На первой же сессии с семейным психологом папа стал задвигать про мою безответственность. Типа я не должна была идти на ту днюху. Что он же вот говорил.

      Ксения, семейный психолог, женщина лет тридцати с зализанным хвостиком, молча выслушивала всё, что каждый из нас говорил. Это была не первая семейная тусовка подобного рода, так что я знала, как надо себя вести: сидишь, слушаешь, кто что говорит, потом сам высказываешься. Но блин как это тупо! Да-да, конечно, у каждого своя правда и бла-бла-бла, но папа вёл себя так, как будто я могла предвидеть, что случится такое. Или мне всегда надо дома сидеть? Изолироваться от общества и уйти в монашки?

      – Да ты надоел! – я вылетела из кабинета и фиганула дверью так, что расквасила бы нос каждому, кто за мной побежал.

      Но никто не бежал. Нафиг? Они привыкли к моим закидонам. Конечно, Машенька ж у нас сумасшедшая.

      За закрытой дверью слышались голоса. В голове всё гудело, виски пульсировали. Я облокотилась о стену и старалась дышать. Долгий вдох, задержка, медленный выдох. Ещё раз. И ещё. И ещё десять раз. Сердце размеренно колотилось, голоса за дверью были такими же ровными. Я приложила ухо, аккуратно, прислушалась. Но ничего непонятно. Какие-то только слова. Обрывки.

      Ладно.

      Зашла обратно, уселась на стул.

      – Спасибо, что вернулась, Маша, – Ксения провела по хвосту, сбросила невидимые волосы, – готова продолжать?

      – Ага…

      – Мне показалось, что тебе неприятно было, что говорил твой отец, правда?

      – Ха! Да блин!

      Ксения выждала и опять задала вопрос:

      – Можешь об этом подробнее рассказать?

      – Ну… типа… э… серьёзно? Он мне говорил не ходить на днюху, и? Он мне много чего говорит не делать, если бы я слушалась, я бы вообще из дома не выходила, кроме как в школу. И в магазин – да, я ж ещё должна продукты покупать и мусор выкидывать. Да, мне ещё до мусоропровода можно.

      Вымуштрованный папа молча выслушивал. Он вообще всегда такой правильный, выполняет инструкции, всё у него под контролем. Кроме меня. Я – тёмное пятно на его идеальности.

      – Маша,