Любовь это болезнь. Анастасия Мальцева

огонь и правда добрался.

      Изо всех сил я вжималась в матрас. Уснуть. Уснуть. Надо уснуть.

      И не проснуться.

      Глаза тоже горели. Нет, спать нельзя. А вдруг и правда пожар, и меня реально не станет. Я никогда не проснусь. Я…

      Дверь открылась, будто её с ноги выбили. Сушёная воспитался стояла, как призрак из оперы, а пальцы корчились, как у Носферату. Только тут до меня дошло, что ору.

      Оглушительно и беспощадно.

      Она пыталась что-то сказать, но не было слышно. Я орала до сипа. До колик.

      – Маша, что б тебя!

      Я услышала её, только сорвав голос.

      – Тебе кляп, что ли вставить?! Видишь, все спят?! Одна ты голосишь, как ненормальная!

      Я бы ей сказала, что я и есть ненормальная. Тётя, алло! Но тихо сипела и задыхалась слюной.

      Дверь закрылась. Меня бил колотун. Снова открылась, не знаю уж, через сколько, но, к счастью, это был Андрей Юрьевич, мой психиатр.

      – Маш, ты как? – сел тихо, прям деликатно, ко мне на кровать.

      Я хотела ответить, но был только сип.

      – Не можешь говорить?

      Он ещё что-то спрашивал, потом поставил укол, и я быстро заснула.

      Теперь на ночь мне давали снотворное, и всем стало куда легче жить.

      Голос быстро восстановился, и уже через день я громко орала «Рыба» за столом в домино.

      Через два дня меня перевили в общую палату. На соседней койке лежала Зигота, а справа была стена. Повезло, так повезло.

      Если зайти в отделение, то выглядит это, как простая больница. Я имею в виду, что мало кто скажет, что это психушка. Никто не ссыт под себя посреди коридора, не бьётся о стену и не валяется на полу. Бывают, конечно, припадки, но, как ни странно, это всё-таки редкость.

      И да, у нас нет усмирительных рубашек и шоковой терапии, как в «Гнезде Кукушки». Я слышала, что БАР и тяжёлые депрессии всё еще с её помощью лечат, но выглядит это гораздо гуманней: под наркозом и всё в этом роде.

      Народу в этот раз было много. Весеннее обострение.

      – О! Ты чё опять здесь? – ко мне подсела то ли Диля, то ли Гуля – не помню. Мы с ней пару лет назад вместе лежали. Не могу сказать, что подружились, но могли перекинуться парой слов.

      – Да… – я махнула рукой и зашла в столовку. Тут тебе еду в номер не носят, надо ножками топ-топ и за общий стол.

      На обед давали перловый суп, а перловка – это почти так же мерзко, как сопли из носа моего одноклассника. Такой мелкий белобрысый пацан, Вовка, его все дрищём называют. Так вот у него вечно течёт сопля, он засасывает её, когда та к губе подтекает, и она снова течёт. И так весь день. Каждый день.

      Одного этого вида уже блин достаточно, чтоб тебя упекли.

      Так вот перловка – это второе по мерзости в мире.

      Диля-Гуля была раза в два больше меня. Высокая, крупная, занималась баскетболом или борьбой. Я в курсе, что это совершенно разные вещи, но прошла уже куча времени со знакомства, да и слушала я её россказни в пол – даже в одну восьмую заднего уха.

      Так вот она нависла надо мной и всё твердила, что я должна рассказать, за что