Очень хотелось солнца. Мария Аверина

плечом подпирая стену так, что вскоре на новых обоях заелозилось жирное темное пятно, Ленка часами терпеливо врачевала душевные раны своих многочисленных собеседниц.

      Сейчас же, ощущая на пальцах капающий, стекающий со свечки горячий стеарин, он вдруг вспомнил, что когда-то давно, словно в другой жизни, он и сам, бывало, частенько надолго «зависал» на той же табуретке: ему звонили с приглашениями на конференции и симпозиумы, донимали «каверзными» вопросами дотошные аспиранты, коллеги делились последними институтскими сплетнями…

      Теперь же телефон молчал неделями.

      – А, собственно, чего же ты хотел? – сам себе вслух задал он очевидный вопрос.

      В промозглой сырости квартиры его голос прозвучал непривычно надтреснуто-глухо.

      – Как говорится, «с глаз долой – из сердца вон»…

      Внезапно и весьма нетривиально вывалившись из привычной суеты институтских, пусть и замирающих, но все же пока еще общих для всех дел, коллегам по работе он стал попросту неинтересен.

      Николай засмеялся. Забавно, что даже Виолетта не позвонила ему с выговором за пропажу ее «заныканных», вероятно весьма недешевых, чулок… И соседи по кабинету не сочли нужным поинтересоваться, зачем он учинил сей живописный погром… В конце концов отдел кадров мог бы озаботиться его длительной неявкой на работу…

      Впрочем, что это он? Ведь в начале октября, буквально на следующий день после возвращения из деревни, он слышал привычную трель из коридора.

      Вскоре в комнату всунулась рыжая встрепанная Ленкина голова:

      – Ко-оль… Тебя… Или сказать, что тебя нету?

      Тогда, с головой погруженный в расчеты, он даже забурчал с досады себе под нос оттого, что его отвлекают.

      – Нет, подойду. – И, наскоро черкнув на листочке недописанную мысль, помчался в коридор.

      – Да?

      – Николай Семенович? – голос на том конце провода был узнаваемо томным.

      – Да, слушаю! – ледяным тоном отрезал он.

      Интимную вкрадчивость интонации Эллы, ее характерное бравирование «акающим» «масковским» говором, как бы ненавязчиво подчеркивающим ее – не в пример многим! – сугубо коренное, исконное «масковское» происхождение, той самой Эллы, помощницы шефа, которая неизменно украшала приемную директора института своими европейски-километровыми ногами, вечно каким-то немыслимым образом торчавшими сбоку от стола, за которым она сидела, не узнать было невозможно.

      – Николай Семенович!

      – Да, Элла, слушаю. Что вам угодно?

      Элла словно бы и не заметила, что ей нахамили. Значит, ей что-то от него было нужно.

      – Я все никак не могу до вас дозвониться… уже который день…

      Это была чистейшая ложь, однако ему было противно уличать Эллу, тем самым удлиняя уже отчего-то не нравящийся ему разговор.

      – Я только что вернулся из деревни, – нехотя буркнул он. – Вы хотите обрадовать меня тем, что в мое отсутствие в институте стали выдавать