В дельте Лены. Джордж Мельвилль

тела. Результат был столь же неожиданным для него, как и привёл в изумление всех остальных. Он вопил от боли и извивался на снегу, как угорь. Язвительный Шарвелл заметно усилил активность жертвы, предложив ей раздеться и сесть на снег, чтобы остыть; но затем, опасаясь, что он может протаять нашу льдину насквозь, посоветовал ему залезть на какой-нибудь торос повыше. Ниндеманн смеялся, забыв про судороги, а Данбар, преодолевая стоны, осведомился: «Эриксен, ты достаточно раскалился? Снег шипит? Если да, то командир может потушить печку и использовать тебя в качестве обогревателя!» Все эти шутки приводили к новым взрывам хохота в палатке.

      На следующее утро, когда туман поднялся, мы увидели наш корабль. Надеясь добраться до него до обеда, мы продолжали свой путь, который становился всё более и более трудным. Мы приблизились уже на расстояние мили, но никто на борту по-прежнему не замечал нас. Наконец, наш путь преградила движущаяся масса мелкого льда, и после тщетных попыток обойти это место я решил спустить на воду лодку. И в этот самый момент у саней подломился один полоз, и, хотя мы наскоро починили его, он не мог выдержать весь груз. Чтобы избавиться от собак и побыстрее доставить нашего ослеплённого лоцмана на корабль, я решил послать сани с бо́льшей частью груза через движущуюся массу торосов. Мистер Данбар решительно отказался идти пешком и расположился на санях. Мне было не до выяснения отношений, и упряжка тронулась в путь. Люди кричали, собаки громко лаяли. Мы с Шарвеллом остались с лодкой, ожидая, пока подоспеет помощь с корабля. Вскоре мы увидели Джека Коула, нашего боцмана, в сопровождении группы людей, спешащего в нашем направлении. Я сказал им оставить сани и перейти на нашу сторону, затем с помощью длинного каната и по одному человеку с каждого борта, мы перетащили лодку.

      

      Капитан Делонг с забинтованной головой (его ударило лопастью ветряка, от которого на судне работала помпа) и доктор Эмблер вышли нам навстречу, и я не могу сказать, кто был более доволен, встречающие или прибывшие. Что касается меня, то все мои невзгоды были с лихвой компенсированы приветствием: «Молодец, старина, я рад видеть тебя снова!». А доктор, добрая душа, первым делом поинтересовавшись здоровьем людей, сказал в своей сердечной манере: «Старик, я рад, что у тебя была возможность первым с честью развернуть наш флаг!». Доктор был сдержанным человеком, но объятия наши были крепкими и сердечными.

      Взойдя на корабль я с удивлением обнаружил, что времени всего девять утра, а ведь мы с Шарвеллом, когда ждали подмоги с корабля, думали, что был полдень и разогрели себе обед. Я обнаружил, сравнив свой собственный хронометр с корабельным, что их ход не отличался, и поэтому пришёл к выводу, что в то утро на острове мы были преждевременно разбужены необычной яркостью солнца, из-за того, что развеялся туман и облачность. Поэтому, мы, должно быть, встали в три часа ночи, а не в шесть утра, и это объясняет наше незамеченное приближение с развевающимися флагами к кораблю до