Гаргантюа и Пантагрюэль. Франсуа Рабле

осведомился Грангузье.

      – Сейчас я вам расскажу, – отвечал Гаргантюа. – Как-то раз я подтерся бархатной полумаской одной из ваших притворных, то бишь придворных, дам и нашел, что это недурно, – прикосновение мягкой материи к заднепроходному отверстию доставило мне наслаждение неизъяснимое. В другой раз – шапочкой одной из помянутых дам, – ощущение было то же самое. Затем шейным платком. Затем атласными наушниками, но к ним, оказывается, была прицеплена уйма этих поганых золотых шариков, и они мне все седалище ободрали. Антонов огонь ему в зад, этому ювелиру, который их сделал, а заодно и придворной даме, которая их носила! Боль прошла только после того, как я подтерся шляпой пажа, украшенной перьями на швейцарский манер.

      Затем как-то раз я присел под кустик и подтерся мартовской кошкой, попавшейся мне под руку, но она мне расцарапала своими когтями всю промежность.

      Оправился я от этого только на другой день, после того как подтерся перчатками моей матери, надушенными этим несносным, то бишь росным, ладаном.

      Подтирался я еще шалфеем, укропом, анисом, майораном, розами, тыквенной ботвой, свекольной ботвой, капустными и виноградными листьями, проскурняком, диванкой, от которой краснеет зад, латуком, листьями шпината, – пользы мне от всего этого было, как от козла молока, – затем пролеской, бурьяном, крапивой, живокостью, но от этого у меня началось кровотечение, тогда я подтерся гульфиком, и это мне помогло.

      Затем я подтирался простынями, одеялами, занавесками, подушками, скатертями, дорожками, тряпочками для пыли, салфетками, носовыми платками, пеньюарами. Все это доставляло мне больше удовольствия, нежели получает чесоточный, когда его скребут.

      – Так, так, – сказал Грангузье, – какая, однако ж, подтирка, по-твоему, самая лучшая?

      – Вот к этому-то я и веду, – отвечал Гаргантюа, – сейчас вы узнаете все досконально. Я подтирался сеном, соломой, паклей, волосом, шерстью, бумагой, но —

      Кто подтирает зад бумагой,

      Тот весь обрызган желтой влагой*.

      – Что я слышу? – воскликнул Грангузье. – Ах, озорник ты этакий! Тишком, тишком уже и до стишков добрался?

      – А как же, ваше величество! – отвечал Гаргантюа. – Понемножку кропаю, но только от стихоплетства у меня язык иной раз заплетается. Вот, не угодно ли послушать, какая надпись висит у нас в нужнике:

      Харкун,

      Писун,

      Пачкун!

      Не раз

      Ты клал,

      А кал

      Стекал

      На нас.

      Валяй,

      Воняй,

      Но знай:

      В антоновом огне сгорает,

      Кто жир

      Из дыр

      В сортир,

      Не подтираясь, низвергает*.

      Хотите еще?

      – Очень даже хочу, – сказал Грангузье.

      – Так вот, – продолжал Гаргантюа:

      РОНДО

      Мой зад свой голос подает,

      На зов природы отвечая.

      Вокруг клубится вонь такая,

      Что я зажал и нос и рот.

      О, пусть в сей нужник та придет,

      Кого я жду, опорожняя

      Мой