День Победы. Сборник

(и это главное) Хохловский слыл стукачом. Обо всех «выявленных им лично» неуставных отклонениях он оперативно докладывал начсоставу. Стучал открыто, с этаким угрюмым озорством. С другой стороны, его мерзкие «донесения» сопровождались непривычной на войне беззлобностью. Хохловский закладывал своих боевых «товарищей», как он любил повторять, по обязательной линейной необходимости.

      «Не одолеть нам распорядок врага, если мы собственный распорядок нарушаем», – оправдывался он перед товарищами и с этими словами докладывал особисту об очередном питейном инциденте в батальоне.

      Хохловский никогда не стучал на товарищей в закрытой от посторонних глаз командирской землянке. Все свои «донесения» он излагал прилюдно на общих построениях или привалах между боями.

      Командир знал эту особенность в поведении лейтенанта и всякий раз, завидев Хохловского, старался «побеседовать с лейтенантом» накоротке, без особиста. Особист майор Салютин слишком спешил с донесениями в штаб полка о выявленных (им!) нарушениях общевойсковой дисциплины. Из-за личной подлости майора и его режимного чистоплюйства батальон потерял за последние полтора месяца шесть первоклассных вояк. Об одном из них, старшине Коробкове, командир вспоминал особо.

      Случилось это почти год назад. Батальон окопался на подступах к деревне Малые Вражки. Перед утренним наступлением необходимо было выяснить общую огневую позицию неприятеля. Звено Коробкова готовилось идти в разведку. Последний инструктаж.

      – Товарищ майор, что передать вашей матери? – шепотом спросил Коробков, когда остальные бойцы группы покинули землянку.

      – Женя, как ты?..

      – Я разведчик, Алексей Петрович, мне положено все знать.

      – Передавать ничего не надо. Я завтра сам… Если получится. Глянь только, горит ли свет. Крайний дом, у мельницы.

      – Я знаю.

      Наутро приданные батальону два артиллерийских расчета оперативно подавили огневые точки противника, выявленные группой Коробкова. За сорок минут деревня была очищена от немцев. Батальон намеревался продолжить наступление, но пришел приказ закрепиться на рубеже Малые Бражки для переформирования и пополнения личного состава.

      …Майор рванул на себя незапертую дверь и вбежал в горницу. На железной кровати у окна лежала пожилая женщина. Не имея сил двигаться, она поглядела на сына холодными черными зрачками, ввалившимися в серые, обтянутые кожей глазницы. Две струйки сухих старческих слез сверкнули в углублениях ее морщинистой кожи. Прикованная к постели, она потеряла связь с миром. Время в доме остановилось и даже понемногу, повинуясь обострившейся памяти умирающей хозяйки, стало откручиваться назад. Немцы не беспокоили. Дом сильно пострадал при артобстреле и был признан негодным для квартирования.

      Алексей рухнул у кровати матери. Огненные фронтовые слезы, как два осколка, прожгли глаза.

      – Мама, мама… – только и мог выговорить майор.

      Он бережно поднес к холодным губам матери фляжку с остывшим чаем и протиснул сквозь сомкнутую линию рта кусок сахара. Старая женщина не имела сил глотать. Она неотрывно смотрела