Щедрый Буге. Камиль Фарухшинович Зиганшин

Это, пожалуй, самое безропотное и беззащитное существо в сихотэ-алиньской тайге.

      Когда мы приблизились, енотовидная собака припала к земле и закрыла глаза, с поразительной апатией ожидая решения своей участи.

      С трудом оттащив возбуждённых псов, направились к стану, обсуждая увиденное за день. Радовало, что участок богатый. На пойме немало копытных, по берегам бегают норки, в сопках встречаются соболя. И, что важно, много мышей и рябчиков – их основной пищи.

      – Рябчик есть – соболю хорошо. Мышь съел – опять ловить надо. А рябца ему надолго хватает, – объяснял опытный промысловик.

      – Лукса, как будем участок делить? – наконец-то решился спросить я.

      Напарник недоуменно посмотрел:

      – Зачем делить? Где хочешь, ходи, где хочешь, лови. Только на соседние участки не ходи. Пудзя* сердиться будет. Выше по Хору сосед – Аки́. Ты его знаешь. А ниже – Гирдо́. Гирдо уже два года не охотится. Колено выпадает.

      Честно говоря, я был обескуражен таким ответом. Мне хотелось, чтобы Лукса закрепил за мной определённую часть угодий, но со временем понял, насколько мудрым было его решение. Никто не был стеснён и не считал себя обделённым. Наши тропы иногда пересекались, но при этом каждый шёл своей дорогой.

      Весь следующий день по сопкам с диким посвистом метался шальной ветер. Правда, нам он не мешал: мы были заняты подготовкой капанов.

      Чтобы удалить заводскую смазку, отжигали их на углях. После чего напильниками сглаживали заусенцы, подгоняли сторожки. Из стальной проволоки делали на каждый капкан цепочку для крепления «потаска» – обрубка ветки, не позволяющего зверьку далеко уйти.

      Наскоблив с затёсов кедровой и еловой смолы, бросили её в ведро с кипящей водой.

      В этом бульоне поочерёдно проварили все уже подготовленные капканы. Когда их вынимали, они покрывались тоненькой янтарной рубашкой.

      После такой обработки соболя, обладающие тонким нюхом, не учуют запах железа.

      – Камиль, перед установкой капкана руки хвоей пихты обязательно натирай. Она пахнет сильней и дольше, чем еловая, – продолжал просвещать Лукса.

      К полуночи ветер стих. Непроницаемый войлок туч скрыл все звёзды. Мягко повалил снег.

      Промысловик заметно оживился:

      – В снег звери глохнут – близко подойти можно. Сначала мяса запасём, потом соболя ловить начнём.

      Говорит, а сам мой пятизарядный гладкоствольный винчестер всё поглаживает да на руках покачивает.

      – Какой легкий, ёлка-моталка! Как моя одностволка. Камиль, тут цифры тысяча девятьсот двенадцать. Что они значат?

      – Год выпуска.

      – Вот это да тебе! – Лукса аж присвистнул. – Мой отец тогда только родился. Откуда у тебя такое старое ружьё?

      – Друг купил во Владивостоке у одного геолога-пенсионера. В тайге, когда мы путешествовали, ему за этот винчестер огромные деньги предлагали.

      – Как же тебе дал?

      – Он погиб в Якутии. Ружьё – память о нём. Большой, светлой