Щедрый Буге. Камиль Фарухшинович Зиганшин

– потяжелеет, прыжок короткий будет, лапки ёлочкой станут.

      Я смущённо молчал. Сколько же нужно наблюдательности, чтобы подметить всё это!

      Под елями виднелись смолистые чешуйки шишек, выдавая места её кормёжки.

      – Видишь, белка кормилась?

      Я кивнул.

      – А где шишку грызла?

      – Как где? На ели.

      Лукса покачал головой:

      – На снегу. Чешуйки плотной кучкой лежат. Когда на дереве грызёт, чешуйки широко разбросаны. Чем выше, тем шире.

      В этот момент раздался быстро удаляющийся треск сучьев. Мы побежали посмотреть, кто так проворно ретировался. Вскоре увидели на снегу рваные ямы от громадных прыжков. Тут же – лёжка, промятая до земли.

      – Как думаешь, кто был? – ещё раз решил проэкзаменовать меня наставник.

      – Олень, – уклончиво ответил я и стал лихорадочно искать глазами помёт, чтобы по форме шариков определить – лось или изюбрь *.

      – Ты мне голову не морочь. Какой олень? – напирал Лукса.

      – Лось.

      – Сам ты лось… горбатый! Говорил тебе вчера: сохатый рысью уходит. Этот прыжками ушёл. Изюбрь был. Смотри сюда и запоминай. Видишь, снег копытами исчиркан. Изюбрь так чиркает, лось высоко ноги поднимает – снег не чиркает.

      Видя, что я совсем скис, ободряюще добавил:

      – Ничего, бата2! Поживёшь в тайге, всему научишься. Даже по-звериному думать.

      На пологой седловине пересекли след бурого медведя, тянущийся в сторону господствующей над окрестностями горы Лысый дед. Его округлая макушка в белых прожилках снега и серых мазках каменистых осыпей была совершенно безлесой. Эта особенность, похоже, и определила название.

      – Миша чего-то припозднился. Они обычно под первый снег залегают.

      На обратном пути вышли на крутобережье широкого, но неглубокого залива – излюбленного места нереста кеты. От Хора он отделён полосой земли, заросшей густым пойменным лесом, сплошь перевитым лианами китайского лимонника и актинидий.

      На мгновение взгляд почему-то задержался на группе деревьев. Не поняв сразу, что именно привлекло моё внимание, пригляделся. Пять могучих ильмов * стояли как бы полукругом, обращённым открытой стороной в залив. Перед ними – проплешина, в центре которой три потемневших деревянных столбика, заострённых кверху. Когда подошли поближе, увидел, что это идолы. Грубо вытесанные, длинные потрескавшиеся и потемневшие лица равнодушно взирали на водную гладь. Я вопросительно взглянул на Луксу.

      – Наши лесные духи. Большой – Хозяин, а эти двое – жена и слуга. Хозяин помогает

      в охоте и рыбалке, – вполголоса пояснил он.

      Достав из кармана сухарь, охотник подошёл к столбикам, почтительно положил его у ног Хозяина и спустился к воде. Я задержался, чтобы сделать снимки.

      – Ничего не трогал? – не сводя с меня глаз, спросил Лукса, когда я догнал его.

      – Нет. Сфотографировал только.

      – Тогда ладно. Давай рыбу собирать. Рыбы беда как много надо. Собак кормить и на приманку.

      Переступая по

2

Сын, сынок (удэг.).