Щедрый Буге. Камиль Фарухшинович Зиганшин

С тех пор охота на долгое время стала моей главной страстью 5. И не беда, что не всегда удачен выстрел и возвращаешься без трофеев. Разве не стоит испытать усталость ради того незабываемого наслаждения, которое получаешь при виде дикого зверя, стаи птиц, взмывающих с тихой заводи в заоблачную высь!

      Сегодня пошёл в обход со сладостным предвкушением удачи: был уверен, что в одном из капканов в Маристом распадке меня обязательно будет дожидаться соболёк. Всё же, как-никак, четыре дня не проверял. Но… опять одни мыши. И что обидно – некоторые «амбарчики» соболя сверху вдоль и поперёк истоптали, в лаз заглядывали, но приманку так и не тронули. Как же, станут они грызть мёрзлое мясо, когда повсюду живая и тёплая добыча шныряет. Один из соболей прямо на макушке домика оставил выразительные знаки своего «презрения» к моим жалким подачкам.

      В следующем «амбарчике» билась голубая сорока, обитающая в нашей стране лишь здесь, на юге Дальнего Востока. На её счастье, пружина не перебила лапку. Попалась она совсем недавно – даже снежный покров вокруг хатки не потревожен. Я разжал дужки и освободил птицу. Сорока, покачав головой в тёмной шапочке, взлетела на дерево. Расправила взъерошенные перья и, громко прокричав мне что-то, улетела.

      Тогда же я впервые увидел колонка, привлечённого, видимо, криком сороки. Его рыжевато-охристая шубка на белом фоне снега смотрелась весьма эффектно. Тело длинное, гибкое, с круто изогнутой спиной. Колонок несколько мельче соболя, но кровожаден и злобен необычайно, сила в сочетании с проворством позволяют ему побеждать зверей и птиц, которые значительно крупнее его.

      Пока я снимал ружьё, рыжий разбойник юркнул в снег под кучу веток, оставшихся после паводка. Дожидаться его следующего появления можно весь сезон: мышей в таких местах великое множество – до лета хватит.

      От этих крохотных пакостников и в нашем жилище нет спасения. Ничего съедобного нельзя оставить – сгрызут. Продукты держим на лабазе. Но они и туда наловчились взбираться. Спаслись тем, что несколько раз облили стойки водой.

      По ночам от бегающей по тугим скатам палатки мышиной армии только топот стоит. Однажды одна, самая нахальная, даже забралась ко мне в спальник. Прогулялась до ступней ног и бодренько назад по шее прямо к уху – сообразила после разведки, что это самая удобная и доступная добыча. Я прямо оцепенел от ужаса. Не столько страха от тигра натерпишься, как от этих тварей. Из палатки выйдешь – веером рассыпаются. К стану набиты настоящие тропы – со всех окрестностей к нам на кормёжку ходят. Жирные, лоснящиеся, ужасно наглые и любопытные.

      Как-то вечером сидим, ужинаем. Одна высунула острую мордочку из-под чурки-стола, огляделась и деловито взобралась на неё – решила моим сухарём полакомиться. Я руку протянул, чтобы щелчком согнать, так она, окаянная, не испугалась. Носик вытянула и старательно обнюхивает палец – нельзя ли чем и тут поживиться. Ставим на них капканы, бьём поленьями, а грызунам по-прежнему нет числа. Того и гляди за нас примутся.

      Но

5

Однажды я увидел слезу, выкатившуюся из глаза смертельно раненной мной косули. Её укоризненный взгляд перевернул моё сознание и отбил всякое желание охотиться. Я дал зарок и с тех пор, с 1982 года, не сделал ни одного выстрела. (Примеч. авт.)