Чумовая попаданка в невесту. Ульяна Гринь

остались.

      Сглотнув, я вскинула голову и ответила сипло:

      – Я Богдана.

      Едва удержалась, чтобы не сказать «Яна»…

      – В крещении Евдокия, язычница твоя нянька! Что же, едешь на смотрины?

      Он бесцеремонно ухватил меня ледяными пальцами за щёки, повернул лицо направо-налево и цыкнул:

      – Вы-ы-ыросла! Лицо не белишь, не румянишь? Зря! Была бы красавицей, а так… Чисто девка дворовая.

      И отвернулся от меня, махнул рукой:

      – Устраивайте лошадей и отдыхайте! Ты, накорми животину! Ты, малец, беги к воеводе, сегодня пировать будем!

      Мужчина схватил своего коня под уздцы, тот фыркнул, попятился, дыша клубами пара, а приезжий засмеялся:

      – Но, но, не балуй! Сейчас охолодишься.

      И повел его к постройкам в глубине двора. Я дёрнула застывшую в благоговении Прошку за рукав:

      – Это кто?

      – Дядька твой, батюшки тваво брат. Боярин Яромир.

      Глава 3. Степь да степь кругом…

      Она была бескрайней, эта степь. Вот так – без конца, без края, без горизонта даже иногда. Мы ехали всю ночь. Как объяснила мне Прошка, это потому что в Борках больше запасов лунного камня, который активен в тёмное время суток. А камня солнечного мало, всего несколько перстней в обозе, посему и ездить днём опасно. Всадники-то отобьются и от разбойников, и от зверья, а вот сани неповоротливые, лошади медленные, да и вообще обоз – лёгкая добыча.

      Мы с девчонкой сидели в глубине вторых саней, на мягкой и тёплой соломе, в шубах, в шапках, укутанные по самые носы и накрытые медвежьим тулупом. Он был неподъёмным, давил и грел, как печка. Я спала, изредка просыпаясь от толчка полозьев на камушке льда или от свиста возницы. И, открыв глаза, видела заснеженную степь, дальнюю полосу леса и тёмные пятна лошадей. Дружинники скакали впятером: четверо по бокам и один сзади. Этого замыкающего я уже знала – именно он не позволил мне выйти из городища, а потом повалил в сугроб.

      Ещё была свита дяди Яромира. Но те держались особняком, часто отдалялись от обоза, потом возвращались. Мужчины там были хоть куда, все как на подбор, однако с охраной из Борков не дружили. Пировали у воеводы весь день, отсыпались, а вечером уже были готовы к отъезду.

      Я тогда не сразу поняла, что происходит. Когда Яромир по-хозяйски завалился в зал с лавками и столом, сбросив на него оружие и перчатки, то развалился у стены и велел прибежавшей служанке:

      – Собери-ка на стол для меня и моих ребят, а ещё выставляй мёда да пива! И вина не забудь, я знаю, что у братишки в кладовой есть десяток бутылок из Бизентии!

      Я смотрела на него от двери и не могла понять, почему этот человек ведёт себя так по-хамски. Ну, брат моего, то есть, Богданушкиного отца, который, как я поняла, недавно умер от лихорадки. Температура высокая, что ли, у него была? Но Яромир вроде как должен иметь свой собственный город, поместье типа моего, чего же тут искать припёрся? Уж наверняка не визит вежливости.

      Наклонившись к Прошке, я шепнула ей на ухо:

      – Пойдём в коридор, поговорим.

      Мы