Память плоти. Наталья Никольская

я хорошо вас понимаю. Такой поворот! Вы сильный человек, вовсе неординарный, судя по вашей жизни и вашим поступкам, однако… Словом, давайте сделаем так: я пришлю вам журналиста с подборкой материалов – ну, там документы, фотографии, – а потом мы с вами заново переговорим и все обсудим. Договорились?

      – А у меня есть выбор?

      – Выбор? Простите, это что, юмор? Между чем и чем вы хотите выбирать? Ваша родная сестра, которая была разлучена с вами волею обстоятельств и никогда вас не видела, хочет взглянуть вам в глаза, прижаться к вашей груди и пустить слезу по этому поводу, а вы думаете, встречаться вам с ней или нет? Она нашла вас, понимаете? Нашла своего родного брата! У нее нет к вам никаких претензий, кроме желания вас расцеловать. Что вас смущает?

      – Не понимаю, как все могло произойти, чтобы я ничего об этом не знал. Вы меня извините, но если это правда, – что ж, я готов встретиться с вашим журналистом.

      – Это правда! Конечно, здесь есть своя история, но это не грязная история. В ней нет негатива как такового, и репутация вашей семьи не пострадает. Не хотелось бы об этом по телефону.

      – Ладно, присылайте вашего гонца. Я приму его в любое время, начиная со следующей недели. Надеюсь, он не из Милана и говорит по-русски.

      – Вот это другой разговор! – последнюю фразу Ильи Тороп оставил без внимания. – Рад, что мы поняли друг друга. Поверьте, вам ни о чем не придется сожалеть!

      ***

      На следующее утро Лена, привычно поднявшись с постели в половине седьмого, без удовольствия обнаружила, что на этот раз будить ей некого. Даша, которой надо было собираться в школу, возилась с отцом на кухне, помогая ему приготовить завтрак. Тут же, возле печи, крутился туда-сюда Иван Ильич, путаясь в своей роскошной ночнушке в горошек, доходившей ему до пят.

      Разглядывая теплую компанию, собравшуюся вокруг сковородки, весело скворчащей в пузырях масла картофельными ломтиками, Лена подивилась, как этим стервецам удается не производить шума, свойственного ее первому визиту на кухню, когда дверь хлопает, что петарда, а посуда начинает греметь так, словно ее волокут на кривой тачке по булыжной мостовой. Похоже, Илья решил дать ей урок. Что ж, придется улыбнуться и сделать вид, что ей все это нравится.

      – Привет, – Даша опередила мать и улыбнулась первой, облегчив задачу. – А мы собирались подать тебе завтрак в постель. Жаль, что ты уже встала.

      – Доброе утро, – Илья склонил голову и ткнулся губами в ее волосы, коснувшись макушки.

      – Доброе, – ей ничего не оставалось, как принять устав этого сообщества тайных доброделов.

      Даша прямо смотрела ей в глаза, Илья насел сверху, а Иван Ильич, подкравшись к коленям, тянул ее за халат обеими руками, сияя довольством.

      – Э-э-э! – взмывал от пола его требовательный дискант, парализующий в зародыше все потуги обид и негодований. «Вот он, я! – слышала мать. – Вот он! Смотри же, смотри на меня! Гляди, какой я хороший и как прекрасна эта жизнь, несмотря ни на что, даже на то, что мне положено еще спать. Кем положено? Я и сам знаю,