Природы мир и мир людей. Избранное. Аполлон Майков

тишине:

      Лишь свистнет в воздухе леса волосяная

      Да вздох послышится – упорно все молчат

      И зорко издали друг за другом следят.

      Меж тем живет вокруг равнина водяная,

      Стрекозы синие колеблют поплавки,

      И тощие кругом шныряют пауки,

      И кружится, сребрясь, снетков веселых стая

      Иль брызнет в стороны, от щуки исчезая.

      Но вот один рыбак вскочил, и, трепеща,

      Все смотрят на него в каком-то страхе чутком:

      Он, в обе руки взяв, на удилище гнутком

      Выводит на воду упорного леща.

      И черно-золотой красавец повернулся

      И вдруг взмахнул хвостом – испуганный, рванулся.

      «Отдай, отдай!» – кричат, и снова в глубину

      Идет чудовище, и ходит, вся в струну

      Натянута, леса… Дрожь вчуже пробирает!..

      А тут мой поплавок мгновенно исчезает,

      Тащу – леса в воде описывает круг.

      Уже зияет пасть зубастая – и вдруг

      Взвилась моя леса, свистя над головою…

      Обгрызла!.. Господи!.. Но, зная норов щук,

      Другую удочку за тою же травою

      Тихонько завожу и жду едва дыша…

      Клюет… Напрягся я и, со всего размаха,

      Исполненный надежд, волнуяся от страха,

      Выкидываю вверх – чуть видного ерша…

      О, тварь негодная!.. От злости чуть не плачу,

      Кляну себя, людей и мир за неудачу

      И как на угольях, закинув вновь, сижу,

      И только комары, облипшие мне щеки,

      Обуздывают гнев на промах мой жестокий.

      Чтобы вздохнуть, кругом я взоры обвожу.

      Как ярки горы там при солнце заходящем!

      Как здесь, вблизи меня, с своим шатром сквозящим.

      Краснеют темных сосн сторукие стволы

      И отражаются внизу в заливе черном,

      Где белый пар уже бежит к подножьям горным.

      С той стороны село. Среди сребристой мглы

      Окошки светятся, как огненные точки;

      Купанье там идет, чуть слышен визг живой,

      Чуть-чуть белеются по берегу сорочки,

      Меж тем как слышится из глубины лесной

      Кукушка поздняя да дятел молодой —

      Картины бедные полунощного края!

      Где б я ни умирал, вас вспомню, умирая:

      От сердца пылкого все злое прочь гоня,

      Не вы ль, миря с людьми, учили жить меня!..

      Но вот уж смерклося. Свежеет. Вкруг ни звука.

      На небе и водах погас пурпурный блеск.

      Чу… тянут якоря! Раздался весел плеск…

      Нет, видно, не возьмет теперь ни лещ, ни щука!

      Вот если бы чем свет забраться в тростники,

      Когда лишь по заре заметишь поплавки,

      И то почти к воде припавши… Тут охота!..

      Что ж медлить? Завтра же… Меж тем все челноки,

      Толкаясь, пристают у низенького плота,

      И громкий переклик несется на водах

      О всех событьях дня, о порванных лесах,

      И брань и похвальба, исполненные страсти.

      На плечи, разгрузясь, мы взваливаем снасти,

      И плещет ходкий плот, качаясь под ногой.

      Идем. Под мокрою одеждой уж прохладно;

      Зато