Российский колокол №7-8 2021. Коллектив авторов

время расправится с нами, –

      мы бросим козырно и зло:

      «Мы неба коснулись губами,

      и Небом

      нам горло свело!» [1, с. 26]

      В стихотворении налицо традиционный мотив наказания поэта за его особый дар. Наиболее характерными в мифологии и искусстве являются образы поэта непонятого, одинокого, обречённого на преждевременную смерть. Эта традиция восприятия трагической доли творца предопределена ещё античностью. Орфей, один из известнейших мифологических певцов, дважды потерял любимую Эвридику и был до конца своих дней одинок и безутешен, а смерть его имела жертвенный характер и была связана с изуверской составляющей культа Диониса. «Отзвуки темы наказания в связи с образом поэта постоянны в греческой мифологии: Аполлон наказывает Марсия, Лина, Мидаса, музы наказывают Фамирида» [3, с. 328]. Одиночество и непонятость творца – это мотивы поэзии Катулла. Овидиевское творчество на его последнем этапе также является утверждением трагической доли отверженного и всеми покинутого поэта. Далее эту традицию продолжили средневековые поэты Франсуа Вийон и Данте Алигьери, европейские и русские романтики, представители поэзии модернизма и их позднейшие последователи.

      Одно из наиболее характерных с этой точки зрения стихотворений С. Новикова – «Монолог американского рок-музыканта» (памяти Дж. Хендрикса). Здесь особенно сильно проявлен мотив одиночества творца среди толпы. Особенно усилен этот мотив тем, что героя стихотворения толпа превозносит (что понятно и из контекста стихотворения, и из затекста – биографии Хендрикса), но именно эта «осанна» делает его особенно несчастным и непонятым, особенно одиноким:

      Одиночество!

      Крепче спирта

      обжигаешь гортань.

      И сквозь

      марево всемирных юпитеров

      не увидеть пота и слёз.

      Слава!

      Шатки твои ступени,

      но не ведаю, что страшней –

      одиночество ли –

      на сцене,

      одиночество ли –

      за ней? [1, с. 19]

      Эти строки соотносимы с пастернаковскими. Герой стихотворения Б. Пастернака «Гамлет» – тоже актёр и поэт и так же страшно одинок среди толпы зрителей, почитателей, недругов: «Я один, всё тонет в фарисействе» [2, с. 181]. Но если пастернаковский герой, моля о чаше, подобно Христу, смиренно принимает собственную избранность и не выказывает презрения, а тем более – ненависти к толпе, то новиковский далёк от смирения:

      О, как я ненавижу вас,

      покупающих лучшую ложу,

      покупающих лучших из нас! [1, с. 19]

      И далее читаем строки, подчёркивающие расхождение его позиций с позицией героя Пастернака:

      Исчезаю в туманном свете

      навсегда. Я не Иисус!

      Не спасайте меня от смерти,

      а от жизни я сам спасусь! [1, с. 20]

      Это стихотворение С. Новикова выбивается из общей тональности текстов о творце и его миссии только накалом отрицания толпы поэтом и выраженным желанием уйти от этого мира в смерть, не быть. Но с мифологической точки зрения оно и в этом традиционно,