Мертвые львы. Мик Геррон

шаг сделал Маркус, произнеся одно-единственное слово:

      – Так.

      Близился полдень. Лондонская погода страдала шизоидными приступами: внезапные солнечные лучи освещали замызганные окна; внезапные порывы дождя не могли отмыть стекла.

      – Что «так»?

      – Так вот.

      Ширли Дандер ждала, когда перезагрузится ее компьютер. В очередной раз. Программа распознавания лиц сравнивала кадры с камер наружного наблюдения, сделанные во время демонстраций и митингов протеста, с фотороботами подозреваемых джихадистов, точнее, тех джихадистов, о существовании которых подозревали; джихадистов с прозвищами и всем прочим, сведения о которых, возможно, основывались лишь на слухах, полученных в результате некомпетентно проведенной разведывательной работы. Программа, устаревшая на два года, была все же значительно новее самого́ компьютера, который болезненно воспринимал все то, что от него требовали, и дал об этом знать уже трижды за сегодняшнее утро.

      Не отрывая глаз от экрана, Ширли сказала:

      – Ты со мной заигрываешь или как?

      – Смелости не хватит.

      – Потому что это было бы неразумно.

      – Наслышан.

      – Вот так-то.

      Еще с минуту ничего не происходило. Ширли чувствовала, как тикают ее наручные часы; чувствовала через столешницу, как компьютер пытается вернуться к жизни. Внизу послышались шаги двоих. Харпер и Гай. Интересно, куда они, подумала Ширли.

      – Теперь, когда мы установили, что я с тобой не заигрываю, можно поговорить?

      – О чем?

      – О чем угодно.

      Она мрачно посмотрела на него.

      Маркус Лонгридж пожал плечами:

      – Нравится тебе это или нет, но мы с тобой в одном кабинете. Хуже не станет, если сказать что-то, кроме «закрой дверь».

      – Я никогда не говорила тебе «закрой дверь».

      – Ну или что-то в этом роде.

      – Вообще-то, мне нравится, когда она открыта. Тогда нет ощущения, что сидишь в тюремной камере.

      – Отлично, – сказал Маркус. – Видишь, вот мы и начали разговор. Ты сколько в тюрьме отсидела?

      – Знаешь, у меня нет настроения. О'кей?

      Он пожал плечами:

      – О’кей. Но до конца рабочего дня осталось шесть с чем-то часов. И двадцать лет до пенсии. Если хочешь, можно провести это время в молчании, но тогда один из нас сойдет с ума, а другой станет психом.

      Он склонился над клавиатурой.

      Внизу хлопнула дверь. Экран компьютера Ширли вспыхнул синевой и, поразмыслив, снова отключился. После попытки завязать разговор отсутствие общения звучало пожарной сиреной. Часы Ширли вибрировали. Ничего не поделаешь, придется сказать.

      – За себя говори.

      – О чем?

      – Двадцать лет до пенсии.

      – Ну да.

      – А мне до пенсии лет сорок.

      Маркус кивнул. На его лице ничего не отразилось, но внутренне он ликовал.

      Он