Салат из креветок с убийством. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 30. Павел Амнуэль

К тому же, непонятно, зачем убийце было рисковать и разбавлять отравленный коктейль? Все равно обнаружили бы, что в напитке яд.

      – Да, логики мало, – согласился Хан.

      – Бокштейн пил что-нибудь, кроме коктейля?

      – Нет, – отрезал эксперт. – И ничего не ел – это я отвечаю на вопрос, который ты мне сейчас задашь.

      – И не подумаю, – хмыкнул Беркович. – Я и так знаю, что Бокштейн ничего не ел после шести вечера.

      Закончив разговор, Беркович долго сидел задумавшись. Он уже допросил не только председателя землячества, но и всех, с кем Бокштейн общался на вечеринке, а также обоих официантов, хотя напитки разносил только один из них, а второй занимался закусками. В кухне отравить коктейль не могли: никто не знал, какой именно бокал достанется Бокштейну. С подноса Бокштейн взял бокал сам, не выбирая, поскольку был увлечен разговором с Меиром Бруком, журналистом из русской газеты. На допросе Брук сказал уверенно:

      – Мы говорили о Путине, Исак уверял меня, что президент, будучи человеком гениальным, все заранее просчитал, в том числе и свою жизнь после отставки. Мол, понять его логику мы не в состоянии, как не можем понять, скажем, общую теорию относительности. Представляете?

      – Да-да, – нетерпеливо сказал Беркович. – Так вы утверждаете, что бокал с подноса…

      – Официант проходил мимо нас. Исак проводил его взглядом, потом щелкнул пальцами, и когда официант остановился, не глядя, взял с подноса бокал.

      – Не глядя?

      – Он смотрел на меня, старший инспектор! Просто протянул руку и взял первый попавшийся бокал – вовсе, кстати, не из тех, что стояли ближе к нему.

      И все-таки именно в том бокале оказался яд. И Бокштейн умер. Но яд был в слишком малой концентрации. И умереть Бокштейн не мог.

      – Он сразу начал пить из своего бокала? – спросил Беркович.

      – Он сразу отпил, – сообщил Брук, – но сделал только один или два глотка. Во всяком случае, больше он не пил, пока мы разговаривали. Что-то ему в коктейле не понравилось.

      – Почему вы так решили?

      – Он поморщился, сделав глоток.

      – Ясно, – сказал Беркович, не очень, впрочем, понимая, чем это обстоятельство может дать следствию.

      – Коктейль был тепловатым, – сказал журналист. – Может, Исак хотел холоднее?

      Температура коктейля не могла повлиять на состояние бедняги Бокштейна, и потому Беркович задал журналисту вопрос, на который тот, будучи человеком осведомленным, мог дать ответ:

      – Вы несколько раз писали о делах землячества. Были знакомы с Лещинским и с Бокштейном, и с…

      – Новаком, Зильберманом, Познером, – перечислил журналист.

      – Я слышал, что Бокштейна все любили. Это так?

      – Конечно! – воскликнул Брук саркастически. – Обожали!

      – Я вас серьезно спрашиваю…

      – Я тоже совершенно серьезен. На людях они все обожали друг друга и рассыпались в комплиментах. А на деле готовы были вцепиться