Похождения Аркадия Бобрика. Александр Петрович Пальчун

й дядюшка Веня, будучи летчиком, разбился в горах далекой африканской Петагонии. Сгоревший самолет обнаружили только через месяц, а дядюшку, как это водится, помянули по всем православным канонам.

      И вот однажды от дядюшки пришло письмо. И письмо это не валялось на почте, как это нередко случается. Его отправили всего три дня назад – о чем сообщал штемпель на конверте. А из послания следовало, что написано письмо… на том свете.

      Известие было столь невероятным, словно в квартире неожиданно появилась лошадь и ударила Аркадия копытом.

      В своем письме дядюшка обстоятельно и во все подробностях сообщал племяннику, как он обустроился в лучшем из миров.

      – Светка! – закричал Аркадий, призывая на помощь старшую сестру. – Ущипни меня, у меня что-то с головой!

      – Я давно это знаю.

      – На, почитай!

      Аркадий протянул конверт. Светлана прочитала первые строки и, охнув, села на диван.

      Значит, у меня с головой все нормально! – обрадовался Аркадий, но на всякий случай потер виски. За последние – они же единственные – двадцать лет Аркадий впервые получал подобные весточки. И если бы раньше ему кто-то сказал, что такое возможно, он бы из предосторожности отодвинулся от собеседника.

      Юноша несколько раз перечитал послание с того света.

      «Аркаша, ты мне в прежней, да и в теперешней жизни очень близок, – сообщал дядюшка. – И я очень сожалею, что раньше не придавал значения твоим литературным опытам. А теперь, когда у меня появилось свободное время, прочитал кое-какие твои вещицы и понял, ты – настоящий талант. И это не только мое мнение. У нас тут полно всяких писателей и поэтов, некоторые даже с нобелевкой. И все они в восторге от твоих шедевров, в особенности от стихотворенья про воробья. Я даже выучил его наизусть.

      От слов, произнесенных напоследок,

      От равнодушья в голосе твоем,

      Возьму билет и в Индию уеду,

      Где после смерти стану воробьем.

      Обзаведусь кафтанчиком пернатым,

      На лапках заимею коготки,

      И сделаюсь отъявленным фанатом

      Лепешек из маисовой муки.

      Выискивая маленькие крохи

      В жаровнях раскаленных площадей,

      Я позабуду жалобы и вздохи,

      Что издавна преследуют людей.

      Но как-то на рассвете, спозаранку,

      Заметив воробьиную борьбу,

      Мне корку хлеба бросит индианка –

      Красивая и с пятнышком во лбу.

      Я вспомню все. И так мне станет худо,

      Что даже небо потемнеет днем.

      Зачем мне этот иностранный Будда?

      Гори она, вся Индия, огнем!

      Я улечу в бескормицу и зиму,

      Туда, где вечно лютые бои,

      И где над коркой зло, непримиримо

      Чирикают по-русски воробьи.

      И будут от морозного тумана

      Трещать углы обледенелых изб.

      А я без сил, голодный, бездыханный,

      Комочком опрокинусь на карниз.

      Теплом своим последним отогрею

      На убеленных стеклах полынью.

      Увидишь ты и бросишься скорее

      На помощь бедолаге-воробью.

      Внесешь домой. И смолкнет надо мною

      Холодный посвист леденящих струй.

      И напои, пожалуйста, слюною –

      Я выстрадал заветный поцелуй.

      Аркаша, я прочитал твой стишок и пролил два стакана слез, – сообщал в своем письме дядюшка. – Чтобы успокоиться принял три стопки небесной амброзии. Тема с преображением, описанная тобой, нам, оказавшимся тут, очень близка. Но Владимир Гиляровский, человек бывалый и знающий многое, особенно Москву, полагает, что тебе не хватает жизненного опыта. Я с ним согласен. Гиляровский чем только ни занимался, даже в тюрьме сидел. Но такого опыта я тебе не желаю. Тебе надобно поступить иначе.

      Вот тебе мой совет. Ты – мой любимый племянник, а у меня – твоего дядюшки, опыта хватит на пятерых Гиляровских. Как никак я бывал в десятках стран. Я мог бы делиться с тобой увиденным в письмах, а ты – литературно обрабатывать мои мемуары. Нравственные упреки по поводу авторства сразу можешь выбросить в иллюминатор. Слава и деньги, как ты понимаешь, меня теперь не интересуют. Да и какие могут быть претензии?! Я с удовольствием вспоминаю прошлое, а ты его излагаешь, желательно – в легкой форме».

      Аркадий отложил послание с того света, выпил две чашки кофе, закурил. Сигарета подрагивала в руке.

      Далее дядюшка сообщал в письме, что у них – в другом измерении – попадаются ловкачи, которые бегают на землю в самоволку. Один из них – Николай Семенов, согласился доставлять и забирать письма. Отсылать их следует на Главпочтамт до востребования на его имя. «Если бы про Семенова написать, – добавил дядюшка, – получилось бы занятней «Робинзона