Свеча на ветру. Ольга Озерцова

от ветра качаются их ветки. И напевный строй мысли, который пришел к нему от песни Даниила, от слов старика снова охватил его.

      Вдруг он резко остановился и вгляделся. Сбоку от дороги под елью неподвижно лежал человек, он был мертв, в груди его торчала стрела, а на левой щеке был шрам.

      Старик, когда Гостята ускакал, снова наклонился над родником, тихо и бережно опустив чашу в воду, зашептал :

      Студеная речка омывает зеленые берега, покрывает их серебряной росой. Говорлива и уветлива речная быстрость, сквозь леса пробираются к ней ручьи и притоки, и источники местночтимые.

      Не взмути ключевой воды,

      И она спасет и избавит

      И в день зноя напоит тебя.

      О вода, ты вода, ключевая вода!

      Как смываешь ты, вода, крутые берега, так смой кручинушку с ретивого сердца,

      Унеси тоску за сине море

      Остуди боль горячую,

      Напои всех жаждущих

      В лесах, в городах, на полях чужих.

      Ты чистей чистого,

      Яснее ясного,

      Все тайны тебе ведомы,

      Пути тебе знаеми.

      Говорлива и стремительная речная быстрость.

      Русь покрыта родниками… В темных диких лесах, на зеленеющих полях, на берегах глубоких рек пробивается холодная струя. В знойный день от жажды умирающий путник, девица, умывающая для красы лицо свое, воин, изнемогающий от ран, певец, все зачерпнут святой воды.

      Ибо прорвавшись сквозь твердь земную, она пришла к нам, как чудо.

      Медленно, словно боясь спугнуть что-то, старик поднял чашу, встал, и держа ее в руках, пошел вглубь леса. По узкой тропе, протоптанной между сосен, он вышел на большую поляну. Тут росла раскидистая липа, под ней стояла изба, окруженная кустами. Их темные ветки с набухающими почками были столь густы, что летом, когда листья распускаются, все скрывалось в зелени. Чуть поодаль стоял деревянный крест. Старик подошел к двери избы и прислушался. Внутри было тихо. Тогда он поставил чашу на порог, сел рядом и задумался.

      Хвойный, могучий лес шумел плавно и завораживающе. Он, казалось, изгонял из души ту тревогу, которую подобно неистребимому запаху пожара или отзвуку дальнего плача привез с собой из дороги купец. Ветви деревьев раскачивались, заговаривая тоску, и старик вспомнил, как давно, вот так же шумели ветви.

      И он ушел в скит… Тогда покой вернулся к нему. Зеленое поле и темные ели вдали.

      И только по ночам еще снились пожар, кровь. А потом вдруг приснилось зеленое поле и ели, зеленое поле и ели… И понял старик, что лучшее – мир душе твоей…

      Люди шли к нему, думая, что он знал мудрость – он же нашел только покой. Но они шли, шли к нему и старик обрел что-то, что их утешало. Но вот этой девушке он не смог помочь. Ибо она не хотела покоя.

      Ему послышался слабый стон. Он быстро поднялся и вошел в избу.

      Под потолком висели сухие травы, перевязанные в пучки. Старик выбрал нужные ему, кинул в чашу и поставил ее на огонь. Жарким, медовым запахом потянуло в избе. Грешным, вражьим делом занялся дед. Ворожит он. Колдовскую