Форточница. Натали Лавру

кошмар.

      Лина как-то обо всём узнала. И понеслось…

      После школы меня выловили, завели за гаражи, схватили за шкирку и натыкали носом в снег. Герман был вдвоём со своим другом, который помогал держать меня.

      Они ещё хотели закидать меня снежками, но снег из-за внезапных мартовских морозов был не липкий, так что я отделалась десятиминутным унижением. Но и этого мне хватило сполна. Снег был грязный, весь в каком-то мазуте.

      Наревелась я вдоволь, когда отстирывала свой прекрасный некогда бежевый пуховичок от чёрных масляных пятен.

      И нажаловалась бы на обидчиков, только кто меня с моей репутацией падшей женщины будет слушать?

      Но к тому, что ждало меня в детдоме, я точно не была готова: мне не поверили! Даже Нина Алексеевна, которую вызывали к директору школы, сказала мне так:

      – Ты уже разочаровала всех нас. Можешь не оправдываться.

      «Оправдываться? Вот ещё!» – хмыкнула про себя я.

      В конце концов, моё тело – моё дело.

      Дальше – больше. Меня отправили в женскую консультацию в смотровой кабинет, где выяснилось, что я… не девственница.

      «Э-э… Что?» – в недоумении раскрыла я рот, когда мне предъявили за обман. Я начала судорожно припоминать, когда я могла потерять сознание или впасть в беспамятство, чтобы не запомнить такого яркого события, как первый секс, но ничего не пришло на ум.

      Пусто.

      Я всегда была в здравом уме и ясном сознании. Кроме дядьки Сашки, ко мне никто никогда не приставал с непристойными предложениями.

      Вывод один: гинеколог перепутала. Может, у неё в этот момент глазки в кучку сошлись или она вспомнила, как от неё муж ушёл к молодой любовнице. Вот и подсуропила мне…

      Но в ещё большее недоумение меня привело другое: откуда к моей девичьей чести такой интерес? Соседка моя, вон, ребёнка в подоле принесла – и ничего. А почто меня-то так пасут? Мне, на минуточку, уже семнадцать. Ещё годик – и тю-тю!***

      Таня, к слову, мне поверила. Именно она встретила меня, рыдающую после тыканья лицом в сугроб, и отвела домой.

      – Вечно ты, Наташа, влипаешь в истории, – вздыхала Таня. – Это ж нарочно не придумаешь…

      – Ненавижу парней! Ы-ы-ы… – рыдала я.

      – Да ладно? Тебя сам Герман Маркелов мордой в сугроб натыкал. Толпы его поклонниц могут только мечтать об этом, – то ли в шутку, то ли всерьёз выдала Таня.

      – И его в первую очередь ненавижу!

      – Надо же, Константин Николаевич слетел с пьедестала ненавидимых мужчин?

      – Хватит меня уже дразнить! Не видишь, мне плохо? – срывающимся голосом провыла я.

      – Эх, да забей ты на них. Зато теперь у тебя иммунитет против маркеловских чар.

      Тут Таня была права. С того дня Герман перестал казаться мне красивым. Улыбка эта его белозубая, пластмассовая, и сам он весь фальшивый. Фу! Даром такого не надо! Даже если на коленях приползёт.

      Я представила, как Герман по иронии судьбы каким-то чудом влюбляется в меня и умоляет его простить. А я, такая холодная, отвергаю его. На душе как-то сразу стало радостнее.

      ***

      Лина