Семь Чудес Рая. Роман Воронов

совершенно не предполагал, что разговор идет не только о потомстве, но и об обладании в самом широком смысле, о творчестве, о…

      – О чем угодно, – добавил без труда читающий мои мысли старик.

      – Вот это действительно чудо, – восхитился я полученными знаниями.

      Все еще не видя сидящего напротив, я тем не менее чувствовал тепло и любовь, идущие от него, молчащего сейчас, но так много дающего мне этим своим молчанием.

      – Дело не во мне, – слышал я его голос внутри себя, – Адам, а в тебе. Состояние рая – это присутствие Бога, ты сам согреваешь и себя, и окружающих: можешь открыть глаза и убедиться в этом.

      Я с удивлением поднял невесомые веки и увидел потушенную свечу, но в комнате было тепло и светло. Седовласый старик улыбался во весь рот, и в глазах его отражалось мое лицо, освещенное мерцающим кольцом нимба.

      – Я святой? – прошептал я потрясенный.

      Старик отрицательно покачал головой:

      – Нет, ты просто путешественник, прикоснувшийся к святости, но и это прекрасно, ведь так?

      От переизбытка чувств я не мог вымолвить ни слова, только утвердительно кивал. Мой гид, не переставая улыбаться, сказал:

      – Осталось еще одно, седьмое чудо рая. Догадаешься, что это?

      Никаких мыслей, кроме нахлынувшего счастья и безудержных слез у меня не было.

      – Не могу, – просто сказал я.

      – Это ты сам, Адам. Человек в раю и есть седьмое чудо, ибо это состояние единения, слияния, возвращения. Разбитая ваза склеивается из мелких кусочков в единую форму, но не изначальную, а с прослойками клея. Этот клей – любовь обретенная, выстраданная, осознанная, приобретенный опыт через трансформацию разъединения-соединения, Создатель, осознавший себя через творение, и творение, осознавшее в себе Создателя.

      Старик встал со стула, подошел к двери и сказал: «Путешествие закончилось», после чего вышел на улицу, и в комнате стало темно.

      Я рванулся за ним, но мое тело прилипло к стулу намертво, равно, как и сам стул к полу.

      «Отдохни чуть-чуть», – пронеслось в голове, я перестал неуклюже дергаться на своем месте и задремал.

      Не будь у вас хронометра, наручного или с кукушкой, в золотом корпусе или, на худой конец, в стеклянной колбе, заполненной песком, смогли бы вы определить, сколь долго спали? Вот и я, очнувшись, не имел возможности выяснить, как долги были и сильны объятия Морфея. Толкнув дверь наружу, первое, что я увидел посреди несмолкающей бурлящей людской реки, был стоящий человек, поразительно похожий на меня. Прохожие не стеснялись в выражениях по поводу моего присутствия на их пути, активно работая не только языками, но и локтями, я же стоял окаменевший и пристально смотрел в глаза самому себе.

      Наконец здоровенный бугай характерным приемом вывел меня из статического состояния и, выпучив глаза от боли и удивления произошедшим переменам, я полетел в собственные объятия.

      – Ох, – сделал я глубокий вдох, «проглатывая» собственное тело вместе с одеждой и остатками пищи в желудке.

      – Ну