Ты моя пара!. Лана Морриган

и длинный коридор приводят в ярко освещенную комнату. Стеклянные витрины подсвечены, я прохожу мимо телефонов, планшетов, электробритв, миксеров, фенов… Кажется, люди выносят из дома все. Из смежной комнаты выходит пожилой мужчина, тощий, в старой засаленной рубашке вишневого цвета и широких спортивных штанах не по размеру, грязные седые волосы прилизаны, а на мясистом носу очки в тонкой металлической оправе.

      Действительно, мерзкий старик, парень в толстовке не соврал.

      Старик прищуривается, внимательно проходит по мне взглядом сверху вниз, оценивая.

      – Добрый вечер, – я решаюсь начать разговор. У меня нет лишнего времени.

      – Добрый, – улыбается он широко, демонстрируя крупные вставные зубы. Слишком белые, неестественные. – Что привело красавицу? Украшения у нас вот здесь, – указывает пальцем с отросшим грязным ногтем в сторону витрины. – Себе или на подарок?

      – Я не покупать. Хочу сдать. Кольцо, – протягиваю правую руку. Кольцо надето золотым ободком вверх, камень предусмотрительно спрятала от посторонних глаз.

      – Да что тут сдавать? На лом могу принять, – постукивает ногтем по ободу. – Тыща, не больше, – заключает, заканчивая свой своеобразный осмотр.

      – А если так? – переворачиваю кольцо, демонстрируя прозрачный камень в виде сердца. Старик заметно подбирается, но тут же кривится:

      – Стекляшка. Пятачок могу накинуть за него, – звонко кладет металлическую монету на стеклянную витрину.

      А я уверена, что Милосердов ни за что бы не надел мне на палец стекляшку, он любит покрасоваться перед окружающими.

      – Не пойдет, – сухо отвечаю и разворачиваюсь к выходу. Надеюсь, мой маневр удастся, ведь предложенная тысяча меня не спасет. Делаю несколько шагов по звонкому кафелю, примиряясь с мыслью, что заберу деньги и поеду к маме, рассчитывая, что Милосердов не перехватит меня у подъезда.

      От мысли, что появлюсь у мамы среди ночи и попрошу помощи, замирает сердце. Мне придется рассказать о том, как я ошиблась, обо всем, что пережила за последние несколько недель. Становится невыносимо стыдно за обман. А еще страшно: Герман не забудет обо мне, а Светлана Васильевна всегда найдет рычаг давления и на меня, и на моих близких.

      Нужно исчезнуть, а как это сделать без средств к существованию?!

      – Стой. Какая решительная. Даю червонец и ни копейки больше.

      Вспоминая слова парня, торгуюсь:

      – Тридцать, – а сама жалею, что запретила озвучивать стоимость кольца Тане тогда, за столом.

      Дед хитро улыбается:

      – Пятнадцать.

      – Двадцать пять, – иду обратно к прилавку, выдавая свою заинтересованность.

      – Восемнадцать. Ты же понимаешь, что твое колечко будут искать, выставить я его не смогу.

      – Я верю в ваши способности, – наглею и называю очередную цифру: – Двадцать и пару тысяч мелкими купюрами, – ощущаю себя героиней фильма.

      – Разоришь ты меня, деточка, – соглашается, а я не сдерживаю улыбку. Старик оживает, закрывает