Хайаса. Свет Ликующий. Давид Корюнович Галфаян

рассмотрел стоявшего перед нами человека, который все еще трясся как осиновый лист.

      – Не бойся ты, парень, тебя никто здесь не обидит, – попытался я успокоить испуганного человека.

      – Я не боюсь, – угрюмо ответил он, но его все равно трясло.

      – Ну и хорошо, что не боишься. Как тебя звать? – я попытался сделать произнести это как можно дружелюбнее.

      – Лолл… Гришка… Григорий, – заикаясь, словно перебивая самого себя, ответил парень.

      – Григорий, значит, ну… уже хорошо. Григорий – имя не местное. Откуда ты? Грек, что ли?

      – Сам ты грек, – зло ответил он. – Русский я, и имя мое русское! Самое что ни на есть русское!

      – А ты, я посмотрю, борзый. А, братан? – ответил ему Ромка. – Ты, походу, чего-то попутал, русский… Или нет?

      – Ладно, Ром успокойся, – успокоил я друга, – не видишь, человек вообще не въезжает в обстановку – где он, когда он, кому он…

      Вдруг дурачок бухнулся на колени и зарыдал.

      – Братки, не губите, Христом богом прошу, не надо, – одной рукой размазывая сопли и слезы по грязному лицу, другой он начал быстро креститься, – я никому не скажу про ваш… – он осекся, не зная, как назвать все окружающее, – про вашу малину никому не расскажу. Я же ваш, я ж русский!!!

      – Ну, это хорошо, что ты наш, русский. Только вот незадача: славян здесь еще лет четыреста не будет, а русских и того дольше, – я попытался объяснить несчастному обстановку.

      – А ты, армяшка, молчи, – вдруг завизжал он.

      – Ты фильтруй базар-то, чмо, – сказал Ромка и встал из-за стола.

      Увидев это, вставший было с колен человечек опять бухнулся и, быстро-быстро крестясь, залопотал.

      – Простите, Христа ради. Господа хорошие, простите, не со зла я.

      Я взглядом остановил Ромку, показав на стул.

      – Ара, в натуре, чего ты терпишь этого сморчка? Он вообще попутал, не знает, с кем базар ведет, в натуре, – Ромка обиделся, но сел обратно на место.

      – Да успокойся ты, Ром, не видишь, человек совсем запутался, не понимает, что с ним вообще произошло, где он, что и когда…

      – Люди добрые, – вдруг снова взвыл Григорий, – да что ж это творится, средь бела дня-то, посреди России-матушки эти армяне нас, русских, притесняют и гнобят!!! Да что ж это такое творится-то! – его вой заглушил громкий ржач Потапова, Полякова и Дена. – Да что же вы ржете, окаянные, как лошади! – наш новый знакомый опять взбеленился – теперь уже на них.

      – Смешной ты, вот и ржем, – за всех ответил Потапов, – говорят же тебе: здесь и сейчас нас, русских, всего трое, – Потапов указал на себя, Дена и Польку. – Ну и ты, может быть, хотя по морде особо и не скажешь, – подшутил под конец Потапов.

      – Я русский! – заорал Григорий.

      – Ладно, ладно, русский так русский, только это тебе здесь не очень поможет, – попытался объяснить Ден.

      – Все, Ден, хватит вам над человеком прикалываться, – остановил я словесную перепалку. – Скажи мне, мил человек, какой сейчас год, по-твоему? – спросил я.

      Ответ меня поверг в шок, но это сначала… по большому счету, какое мне дело до его времени.