Дэдо (сборник). Геннадий Прашкевич

Колечкин трусливо опустил глаза и вдруг спросил изменившимся голосом:

      – А эти… – (Он имел в виду урок.) – Они еще принесут вам сало?

      – Наверное.

      – Можно, я его съем?

      – Нельзя, – отрезал Семен.

      – Почему?

      – Потому что тогда они и тебя сделают Машей.

      – Какое это имеет значение?

      Семен пожал плечами:

      – Для меня имеет.

      – А если я просто схвачу сало и съем?

      – Если сразу схватишь и съешь, тебя просто зарежут.

      – А есть другие способы съесть это сало?

      – Есть.

      – Какие?

      – Пойди к уркам и убей дядю Костю. А лучше убей там их всех. Вот когда ты всех убьешь, сало сразу станет твоим. Иди, иди, браток, не бойся, тебе ведь уже все равно, – ухмыльнулся Семен. – Пусть они поймут, что ты и есть Царь-Ужас.

      – Ты не веришь мне? – осторожно спросил профессор.

      – А когда должен упасть твой астероид?

      – Думаю, лет через сто.

      – Тогда верю.

Пароход-двойник

      Черточки на переборке множились.

      Одна к другой – пара высоких столбиков.

      Если ученый горец не ошибался, в море пароход находился почти два месяца.

      Однажды, как раз во время обеда, всех бросило на пол – чудовищный толчок сотряс пароход от носа до кормы, даже приостановил его неуклонное прежде движение.

      Но гарью не пахнуло, дымом не понесло.

      Скорее всего, понял Семен, наткнулись на плотную льдину.

      Даже на горящем, терпящем бедствие броненосце можно взбежать по искалеченным лесенкам на верхнюю палубу, а тут люки задраены, можно лишь гадать, что происходит за железным бортом. Пустые ведра покатились по рубчатому металлическому полу, на них никто не обращал внимания. Зеки выли, проклиная жизнь, проклиная льдину, лишившую их обеда. Даже урки тревожно перешептывались. Сбившись в плотную кучу, они загадочно и злобно поглядывали в сторону Семена.

      Два месяца пути – это немало.

      За два месяца пути из твиндека подняли наверх три трупа.

      Двое умерли от неизвестной болезни, может быть, от запущенного отчаяния, третьего ночью задушили урки. Задушенный оказался спецом-евреем по радио, они в твиндеке держались отдельной кучкой, а уберечь приятеля не смогли. «Я одного знаю, – шепнул Семену Джабраил. – Видишь того курчавого в очках? Он был большим человеком при Троцком. Возглавлял отдел в Институте физики, я ходил к нему. Правда, у него не было времени, он так и не вникнул в мое открытие. И зря, зря… Видишь, – с отчаянием повторил Джабраил, – он умный, а я глупый, а разницы теперь между нами, считай, никакой нет».

      Семен понимающе кивнул.

      «Эти спецы вечно суют нос, куда не надо, – снова завел ученый горец. – Каждый из них, наверное, держал дома коротковолновый передатчик. Говорили – просто увлечение, а на самом деле – связь. Все московские спецы-евреи увлекались коротковолновой связью, брали всякие международные