Трудно быть богом (сборник). Аркадий и Борис Стругацкие

промолчал.

      – Или, может быть, ты думаешь, что благородный дон не знает, кто такой алхимик Киун с Жестяной улицы?

      Киун молчал. Что-то я не то говорю, подумал Румата. Он привстал на стременах и прокричал, подражая глашатаю на Королевской площади:

      – Обвиняется и повинен в ужасных, непрощаемых преступлениях против бога, короны и спокойствия!

      Киун молчал.

      – А если благородный дон безумно обожает дона Рэбу? Если он всем сердцем предан серому слову и серому делу? Или ты считаешь, что это невозможно?

      Киун молчал. Из темноты справа от дороги выдвинулась ломаная тень виселицы. Под перекладиной белело голое тело, подвешенное за ноги. Э-э, все равно ничего не выходит, подумал Румата. Он натянул повод, схватил Киуна за плечо и повернул лицом к себе.

      – А если благородный дон вот прямо сейчас подвесит тебя рядом с этим бродягой? – сказал он, вглядываясь в белое лицо с темными ямами глаз. – Сам. Скоро и проворно. На крепкой арканарской веревке. Во имя идеалов. Что же ты молчишь, грамотей Киун?

      Киун молчал. У него стучали зубы, и он слабо корчился под рукой Руматы, как придавленная ящерица. Вдруг что-то с плеском упало в придорожную канаву, и сейчас же, словно для того, чтобы заглушить этот плеск, он отчаянно крикнул:

      – Ну, вешай! Вешай, предатель!

      Румата перевел дыхание и отпустил Киуна.

      – Я пошутил, – сказал он. – Не бойся.

      – Ложь, ложь… – всхлипывая, бормотал Киун. – Всюду ложь!..

      – Ладно, не сердись, – сказал Румата. – Лучше подбери, что ты там бросил, – промокнет…

      Киун постоял, качаясь и всхлипывая, бесцельно похлопал ладонями по плащу и полез в канаву. Румата ждал, устало сгорбившись в седле. Значит, так и надо, думал он, значит, иначе просто нельзя… Киун вылез из канавы, пряча за пазуху сверток.

      – Книги, конечно, – сказал Румата.

      Киун помотал головой.

      – Нет, – сказал он хрипло. – Всего одна книга. Моя книга.

      – О чем же ты пишешь?

      – Боюсь, вам это будет неинтересно, благородный дон.

      Румата вздохнул.

      – Берись за стремя, – сказал он. – Пойдем.

      Долгое время они молчали.

      – Послушай, Киун, – сказал Румата. – Я пошутил. Не бойся меня.

      – Славный мир, – проговорил Киун. – Веселый мир. Все шутят. И все шутят одинаково. Даже благородный Румата.

      Румата удивился.

      – Ты знаешь мое имя?

      – Знаю, – сказал Киун. – Я узнал вас по обручу на лбу. Я так обрадовался, встретив вас на дороге…

      Ну, конечно, вот что он имел в виду, когда назвал меня предателем, подумал Румата. Он сказал:

      – Видишь ли, я думал, что ты шпион. Я всегда убиваю шпионов.

      – Шпион… – повторил Киун. – Да, конечно. В наше время так легко и сытно быть шпионом. Орел наш, благородный дон Рэба, озабочен знать, что говорят и думают подданные короля. Хотел бы я быть шпионом. Рядовым осведомителем в таверне «Серая Радость». Как хорошо, как почтенно! В шесть часов вечера я вхожу в распивочную