Операция «Гадюка». Кир Булычев

инструментов? Я попросил бы вас не клеветать. Армия – это самое святое в отечестве.

      – Люди возникают не только в Москве и Питере, – сказал Чаянов. – Они появляются и в лесных деревнях, и за Уральским хребтом. Главное, происходит так называемый демографический взрыв. А он ведет к изменению обстановки в нашем мире. Разрешите перейти к примерам?

      – Давай, – сказал Берия. Он был недоволен тем, как уверенно Чаянов ведет заседание Политбюро. Слово «Политбюро» Берия давно относил к совету. Но вслух не произносил.

      – Я ограничусь несколькими примерами, а вы уж решайте, опасны они или нет. Пример первый: несколько лет назад, уже на памяти всех здесь присутствующих, существовала так называемая Империя Киевского вокзала в Москве.

      Присутствующие наклонили головы, все о ней знали.

      – Одно из мелких образований, таких здесь десятки, – сказал Чаянов.

      Все вновь согласились.

      – Там был император.

      – Ax, не надо меня смешить, – отмахнулась полной рукой Лариса.

      – Люди предпочитают жить по привычным формулам. Чем существовать каждому как придется, в одиночку, они объединяются. Как капли жира. И вот у них есть император, жестокий тиран или вялый барин. Главное, что кто-то их угнетает.

      Чаянов скорчил смешную гримасу – оттопырил нижнюю губу, закатил глаза – получилось тупое, покорное судьбе создание.

      – Ваша любовь к крестьянству потешна, – сказал Грацкий. – В глубине души вы его презираете.

      – Зачем же лезть в глубину моей души? Ищите ближе к поверхности.

      – Мы ждем, – строго напомнил Лаврентий Павлович. – Мы собирались по серьезному делу.

      – Берия, как всегда, прав. Недаром он стал знаменитым палачом, – сказала Лариса.

      – Скажи спасибо, что ты до меня не дожила, – ответил Берия. – Я гарантирую тебе неземное наслаждение и мучительную смерть.

      – Я продолжаю, – сказал Чаянов. – Или мы будем шутить, господа?

      Чаянов знал, как неприятно Лаврентию Павловичу слышать это слово: «господин». Потому любил употреблять его. Чаянов пришел сюда в тридцатом году, подобно Гуревичу, вырвавшись из мира пыток и смерти, который олицетворял для него Берия. Здесь трудно убить человека, люди становятся почти неуязвимыми. Иначе Чаянов придумал бы смерть для Берии. Он был мстителен. Ведь убили же Распутина. Здесь. Снова. Но это особый разговор и неприятные воспоминания.

      – Этот идиот...

      – Павел Первый, – подсказал Клюкин. – Я к нему съездить собирался. Любопытно.

      – Павел даже устроил аутодафе, – сказал Чаянов. – Порой жег непокорных.

      – Или неверных любовниц, – сказала Лариса.

      – Вот с любовницами и возникла проблема, – продолжал Чаянов, – именно с ними. Каким-то образом этот император наладил связь с Верхним миром.

      – Мы же расследовали, – сказал Берия, – допрашивали людей. У него был слабоумный медиум. Преемник. Он чувствовал, где и когда в перемычке образуется отверстие. Этого медиума потом убили.

      – Это было потом, –